Неожиданно глаза Лины начали расширяться. Мне вдруг почудилось, что они приближаются ко мне все ближе и ближе, словно обволакивая меня холодной волной. Я растворяюсь в них и чувствую, что не могу двинуться с места. Я пришпилен к своему дивану.
Как только меня обуяли эти чувства, в дверь раздался звонок.
– Сидеть, – тихо, но отчетливо проговорила Лина, продолжая гипнотизировать меня.
Однако на каком-то последнем усилии воли я мотнул головой, восстановив на мгновение прежнее состояние. Этого было достаточно, чтобы, отвернувшись от глаз Лины, броситься в прихожую и открыть дверь.
На пороге стояли Лариса Крикунова и Дима Шалин. Я спиной ощущал, что Лина изменила своей флегматично-равнодушной натуре и также бросилась вслед за мной. Однако, как только Лина увидела Шалина, она почему-то обмякла и ослабла. Падая в обморок, она успела сказать:
– Дима, я это делала ради тебя…
– Да, ради него, – сказал я Ларисе, когда мы спустя месяц сидели у меня на кухне. – По крайней мере, это ей казалось. Иногда в человеке скрывается нечто такое, что об этом может не подозревать даже тот, кто знает его очень давно. Просто многое оказывается неожиданным оттого, что люди не думают о других. Им просто некогда это делать. Но в некоторых случаях все-таки за подобную близорукость платят. Порой совершенно невинные люди.
– Расскажи мне, как она дошла до всего этого.
– Суммируя все в одной фразе, можно сказать, что жил-был себе спокойненько человек, и вдруг сошел с ума. Невзрачная, некрасивая девочка, одаренная некими экстрасенсорными способностями, переданными ей по наследству от бабушки, у которой она и воспитывалась. В старину таких называли ведьмами. И вот она влюбляется в молодого человека, который ее, к ее сожалению, не любит. К тому же отягощен массой болезней, физически не позволяющих ему быть полноценным мужчиной.
– Но зачем убивать людей, причем таких разных, как Аркадий, владыка Гермоген и ты? Они же абсолютно не виноваты в проблемах Шалина!
– Я консультировался с психиатрами. Они утверждают, что это своего рода жертвоприношение, ритуальное действие. Ты же помнишь, что она писала везде: «Месть за невинное дитя». Шалин для нее был дитем неразумным, которого, с одной стороны, надо было избавить от множества проблем, а с другой – наставить на путь истинный, то есть привязать к себе. Обычными наговорами и завязыванием узелков результат достигнут не был, и тогда возникает идея о жертвоприношении. Почему именно она, этого я объяснить не могу. Почему были выбраны именно такие жертвы – тоже сказать сложно. Может быть, потому что Нижегородцев олицетворял мистику, Гермоген – религию, а я – правосудие? Ни одна из вышеназванных категорий в представлении Кобелевой не помогала ей. Словом, если разбираться во всем досконально, нужно или вызывать какого-нибудь совершенно законченного фрейдиста и после выяснения отправляться вместе с ним в больницу соответствующего профиля, или принять все как есть. Если это есть, значит, в этом есть какая-то своя, извращенная логика. Вот и все.
– Но как ты додумался до того, что это она?
– Для любых маньяков характерен идефикс, какие-то неожиданные для обычного человека привязанности. У Кобелевой это были книга Дюма «Три мушкетера» и программа «Время». Как известно, в книге было три смерти: герцога Бэкингема зарезали, любовницу д'Артаньяна Констанцию отравили, Миледи отрубили голову. Кобелева действовала почти по книге, по крайней мере, старалась соблюсти форму. И совершала свои преступления в определенное время – в период с девяти до десяти часов вечера.
Я достал очередной, уже, видимо, десятый по счету за время нашей беседы «Соверен», и продолжил: