Слабое свечение неба

Весло винтовки, перекинутой за спину, пару раз норовило бросить Георгия навзничь, зацепившись за стволики юных деревьев, однако, он выдерживал эти рывки, мчался к дороге, выхаркивая на бороду тягучую слюну. Мыза, который хоть и помоложе, давно отстал, ну, да у него пацан Мотька следом на прицепе, понимать надо, не бросишь парня, хоть и выдали ему коротыш АКСУ, а воевать одному — в десять лет рано. Сеструху его, девчонку и вовсе запрятали в овраге, оставили одну, но ничего — дождется, значит, — будет жить. Главное, чтоб уцелел кто-то из них, взрослых, кто помнит, где она сидит на куске туристической пенки в заросшей норе, в буераке.

На трассе вовсю уже горело абсолютно все, исходя масляным дымом, чадили серые КАМАЗы, «Уралы», успели до рыжины истлеть в высокотемпературном пламени остовы «буханок». Без остановки поливал пулемет, мелкой чечеткой дробили автоматные очереди и каждые шесть секунд — через десять ударов сердца — в два такта — да-дамм — раскатывался гулом танковый выстрел. Савельев выскочил к высокой насыпи, весьма кстати споткнувшись на кочке, падал на вытянутые руки, сразу откатываясь в сторону, поскольку прямо над головой, на дороге, дышал горелым пороховым чадом бандеровский танк, спокойно посылавший фугасы куда-то вперед, в скопище уже пылающих машин и в гущу людского крика.

Вот этот бой они вместе с заблудшими танкистами 47-й дивизии и услышали давеча с километра, не добравшись до бродов через Северский Донец совсем немного. Савельев с Мызой помчались вперед, танкисты остались в овраге на окраине Каменки, ожидая команд в УКВ-шную рацию, чтоб не налететь, не нарваться на превосходящие силы фашистов, не сгореть сразу по-глупому, а, может статься, подсобить своим, выручить братков, ведь кто-то воюет там, судя по адским звукам бойни?..

Савельев на брюхе пополз за спину чужого танка, дальше по канаве, выглядывая, спеша, его вражеское прикрытие, где там они — пехота с «Джавелинами», пулеметчики, те, кому положено вслед за танком завершить разгром, добить колонну? Видно, солдаты в импортном «мультикаме» выскочили из своих грузовиков далеко, за массивом южного леса и теперь едва начинали перетекать с опушки на дорогу, почти на пределе видимости оптического прицела винтовки, то есть до них — больше пары километров.

Георгий осторожно отхаркался под воротник бушлата, опасливо оглядываясь на двинувшийся вперед вражий Т-72, к горящим росгвардейским грузовикам, когда-то серым с красными полосами, теперь — почерневшим, нажал тангенту рации, кричал в забитый земляной грязью микрофон:

— Коробка, вперед полный! Дорожная насыпь слева, один 72-й, кормой к вам. Уничтожить!

Мыза с бегущим без отставания Матвейкой показались с перелеска, но Савельев яростно махнул им рукой — залечь там, не высовываться, сам, перекатившись на живот, с тревогой вглядывался в поле, где она, наша «восьмидесятка», не струсили пацаны, не заглохли, успеют ли помочь, пока не подошла петлюровская пехота?!

Колонна пылала уже целиком, и с хвоста, со стороны переправы, выкатился, видать, еще бандеровский БМП, стрекотала автоматическая пушка, и кричали, кричали люди.

Со свистом, чем-то средним между двигателями ЯК-40, на котором в детстве Савельев летал с бабушкой в Ригу и паяльной лампой с отцовского гаража, из балочки, от околицы Каменки, выскочил в поле танк с буквой «зет», промчался закраиной черной пашни, сминая тонкие вербы, не сбавляя хода, вырвался на дорожную насыпь, в трехстах метрах за спиной вражеского 72-го, тормознул, клюнув носом, и только пушка, удерживаемая стабилизатором, не качнулась совсем, немедленно харкнула в затылок вражеской машине смертью.

Звук рикошета напомнил Савельеву застрявшую в толстой заготовке и неосторожно сломанную токарную фрезу — как за это ругал в школе пропахший табаком трудовик Альберт Альбертович по прозвищу Лысый, Георгий помнил и сейчас, спустя тридцать пять лет. Сердечник бронебойного снаряда скользнул по задней скуле чужой башни, свирепо вибрируя, умчался в поля. В скупо камуфлированном крестообразными цифровыми узорами вражеском танке поняли — сзади, там, где отстала бестолковая пехота, появился карающий тезка, которому сегодня — фарт.

Безнадежно, но упрямо, вместо того, чтоб за пять секунд покинуть танк, еще успеть, бежать, не гореть самим, мехвод врагов по команде зажал левый торсион и на полном газу крутанулся назад, разворачиваясь навстречу русскому Т-80. Шесть секунд — долго, целая жизнь. Так думалось Георгию, когда чужой танк все больше доворачивался, все пристальнее пялился на него своими гневно раскрытыми триплексами.