Слабое свечение неба

Савельева обогнал СОБРовец Костя с открытым ртом, короткими очередями, нелепо, из-под мышки поливающий кусты на том берегу, бухал ногами по воде, поднимая веера брызг, следом хрипящий Мыза бежал, разъезжаясь на мокром понтоне ногами, аккуратно добавлял пуль в шевелящиеся колтуны ивы. Георгий помедлил на своем, высоком берегу, выбравшись из клубов чадного дыма, на пригорке уселся на задницу, пристроив цевье винтовки в сгибе локтя, торопясь, искал в оптику вражьих ПТУРщиков. Они там, ждут Аронова, ждут наш геройский свистящий танк, у них граммофонная труба «Джавелина» и один шанс. Но им просто — выстрелил и забыл, не то, что давеча Зорину — сопровождать ракету «Метиса» до самой цели, глядя в заляпанный визир, подкручивая маховики наводки. А может, не успели нациков еще научить паны и пендосы, и они не смогут нажать нужную кнопку, сбегут, и поживет еще наш экипаж?

Ничего подобного, успели обучить, и никуда не сбежали — недаром на шевронах у них свастика, им назад нельзя, СС ведь тоже в плен не особо сдавались. Далеко, однако, убежали — метров сто от переправы, вверх по течению, копошатся, но одному пришлось встать — труба ракетомета на плече, примеряется в борт разделавшемуся с БМП русскому танку.

Опять, скажешь, мое сердце, нельзя мне этого? Молод он, или стар, наемник или селянин, на своей земле стоящий и метящийся во вражий ему танк, есть ли разница? Никогда не наступит эра милосердия, обманывал старик-еврей Жеглова в коммунальной квартире. После той адской бойни Второй мировой все оружие мира надлежало перековать на могильные кресты про запас и сложить из них монумент для напоминания потомкам, однако — нет… Люди станут убивать себе подобных, насколько им хватит сил. Ну, и ты человек, Георгий, стало быть — стреляй в гранатометчика, он хочет испепелить твоих друзей. Савельев выцелил оператора подмышку, на выдохе, не затягивая, плавно выбрал спуск, зная, что попал еще до того, как увидел неловко упавшего набок солдата с громоздкой ракетной трубой.

Понтоны потихоньку всплывали обратно, подтопленные весом танка, который разобравшись с противниками, на миг остановился в низине на правом берегу, в командирском люке показалась фигурка в ушастом шлемофоне, махала рукой бегущему через реку Георгию. Мыза и Костя уже были рядом с остывающей многотонной братской «восьмидесяткой», там, где недавно еще кучковались для атаки фашисты, теперь рассеянные, раненые, уничтоженные. В рацию шипело, сержант Миша вызывал Савельева:

— Жора, прием… Остановись, прикрой с нашего берега. Я ребят на броню посажу, прокатимся до дороги, где вчера СОБРа колонну они размолотили, поглядим, далеко ли убежали гады. Полчаса займет, край…

— Понял, — Савельев остановился на мосту посреди реки, с трудом переводя дух в гудящей груди, — В бой не вступайте! Приказ…

Он потихоньку вернулся назад, поднялся на взгорок, обернулся, чтобы как раз успеть заметить — Т-80 взбирается на холмик, переваливает бугор с поворотом, уходя на шоссе, на запад. На секунду крошечные фигурки на броне подняли в приветствии руки, помахали ему и исчезли на фоне серого горизонта, будто никогда их в этом мире и не было.

К обеду день надумал погаснуть. Савельев только успел добраться до уничтоженной позиции капитана, прикрыл ветками его уже коченеющее тело, как тучи совершенно затянули сырое небо, прогнали прочь всякую робкую надежду и разродились совершенно настоящим, стылым ливнем. Чтобы Георгию не казалось, что это вот — в дополнение к мертвому Зорину со строгим грязным лицом — и все гадости на сегодня, ожила рация и спокойным голосом сержанта-танкиста Михаила сообщила:

— Командир, прием… На трассе вижу колонну техники. Идут к переправе. Коробок наблюдаю пять, транспорт, БМП. Остаюсь в лесополосе, прикрою отход… Как понял, прием? Задержу недолго, уводи детей, командир. Пацаны остались со мной. Ответь…

— Двигаюсь к вам, понял!

Савельев в который раз припустил мелкой рысью по раскисшему берегу, между делом слушая нарастающий грохот своего сердца изнутри в ребра, рация снова настойчиво шипела, теперь прерывающимся Мызиным сипом:

— Жора, Жора-а-а, прием, братик… Ты детей уведи, бегите, ну-у-у?.. Ради моих, ради ихней мамки. Успее-е-ем ищо с тобой гадов пострелять, уходи, лады? Прием, старый… Ну-у-у, договорились!..

Бой разгорелся за лесом, на трассе на правом берегу Северского Донца, рос, ширился разрывами, еле слышными пулеметными трелями, там, за голыми березовыми вершинами, разматываясь, поднимался черный дым. Кто-то уже горел, но бахали танковые орудия вразнобой и на все лады, значит, еще сражается заблудившийся танк 47-й дивизии …