Слабость притяжения

Сгоряча Алексей решил пойти ва-банк. Прокорпев несколько вечеров и даже ночей за кухонным столом, он размножил Формулу в двух десятках экземпляров и сочинил столько же сопроводительных писем, в которых просил своих адресатов рассмотреть возможность немедленного опубликования гениального открытия (о том, что открытие было сделано не им, а Кулагиным, он предусмотрительно умолчал). Письма эти Сивяков отправил в различные научные инстанции, начиная от Академии наук и кончая редакцией журнала «Техника — молодежи», и стал ждать ответа.

Послания его канули в неизвестность, как камни в морскую пучину. Через пару месяцев, правда, один ответ все-таки пришел, и был он от некоего старшего научного сотрудника Института географии. В этом письме Алексея вежливо хвалили за то, что он интересуется фундаментальными проблемами теоретической физики, но в то же время намекали, что лучше бы он занимался трудом по своей профессии, чем тратил время и энергию на всякую ерунду.

После такого отпора со стороны официальной науки другой бы на месте Алексея сдался и опустил руки. Однако Сивяков лишь еще больше взбунтовался.

С очередной получки он накупил кучу учебников, справочников и монографий по физике и занялся самообразованием.

* * *

«Алексей… Ты меня… слышишь?»

«Кулагин? Это ты, что ли? Блин, а я уж думал, что ты того… что уже всё…»

«Не дождешься… Хотя ты недалек от истины… Я и сам удивляюсь, почему я еще способен… терроризировать тебя…»

«Что-что?.. Тебя плохо слышно!»

«Это потому, что силы мои… кончаются… Ну, как у тебя дела?»

«А, какие у меня могут быть дела? Не жизнь, а дерьмо, Кулагин!.. Куда ни ткни, куда ни глянь — всюду идет сплошная тоска!.. Прикинь: ребенку всего полтора года, а он не вылазит из больниц. Врачи нашли какой-то врожденный порок… Жена вся издергалась, дома — хаос… Денег ни на что не хватает. Да и времени — тоже…»

«Да я тебя не про это… Как насчет… формулы? Ты обращался… к Дерковскому?»

«Ты извини, Кулагин, но не до формул мне сейчас… Полоса черная в моей жизни настала… Навалилось всё как-то разом… Вот освобожусь немного — и возьмусь… Я тут, между прочим, всяких книжек накупил, чтоб в твоей идее самому разобраться. Да все никак не получается основательно засесть за учебу… Тут еще жена ноет: на кой, мол, тебе это нужно? А вчера, представляешь, поставила мне ультиматум! Выбирай, говорит, кто тебе дороже: или семья, или твоя чертова физика!»

«Ну, и какой же выбор… ты сделал?»

«А что мне оставалось, Кулагин? Мне все равно никуда не пробиться с твоей формулой, пока я не разберусь, что к чему… А на это не один месяц потребуется, и даже не один год…»

«Сколько тебе лет, Леша?»

«Уже двадцать восемь. Поздновато начинать учиться».

«Тебе всего двадцать восемь. Можно сказать, вся жизнь… впереди… если не тратить ее… на всякую ерунду…»

«По-твоему, семья — это ерунда? А больной ребенок — тоже ерунда?»

«Эх, Леша, Леша… Неужели тебе хочется прожить… свою жизнь в мелочных заботах и борьбе… с сиюминутными проблемками? Разве тебе не скучно… так жить? Разве не хотел бы ты… посвятить себя достижению великой цели?»

«Хм… Великая цель, говоришь? Вот эта твоя антихренитация — и есть великая цель? А то, что я хочу жить нормально — это, значит, не великая цель? Заботиться о жене и сыне, обустраиваться… Ходить в гости, смотреть футбол, выезжать на природу, пить с друзьями пиво, наконец!.. И ты хочешь, чтобы я сам, сознательно, своими руками перечеркнул всё это? Чтобы превратился в маньяка, которого никто и ничто не интересует, кроме его блядской великой идеи?!»

«Послушай, Алексей… Мне шестьдесят три года… было… Из них почти сорок… я потратил на… антигравитацию… Вот почему мне так не хочется… чтобы плоды моего труда… пропали втуне… Ты — единственный, кто может мне помочь…»

«Не дави на жалость, профессор. Каждому — свое. И то, что ты решил стать, блин, фанатиком, это — твое дело. А я так жить не хочу, понимаешь, не хочу! Разве я не имею права жить, как все нормальные люди?!»