Слабость Виктории Бергман

Со временем у нее стало получаться все более ловко, и когда он хвалил ее, она почти гордилась: она что-то умеет, причем хорошо.

Когда он кончает, она берет возле рычага коробки передач рулон бумаги и обтирает липкие руки.

– Как ты смотришь на то, чтобы заехать в Энчёпинг на большой рынок и купить тебе что-нибудь красивое? – спрашивает он, улыбаясь, глядя на нее с нежностью.

– Ну, пожалуй, можно, – бормочет она, потому что всегда отвечает на его предложения бормотанием. Ведь никогда не известно, что они на самом деле означают.

Они направляются на хутор в Дала-Флуда.

Все выходные они будут один на один.

Она и он.

Ехать с ним она не хотела.

За завтраком она сказала, что не хочет ехать, а лучше останется дома. Тогда он встал из-за стола, открыл холодильник и достал неоткрытую коробку молока.

Потом встал позади нее, вскрыл упаковку и, не торопясь, вылил на дочь холодную жидкость. Молоко текло у нее по голове, волосам, лицу и дальше – по коленям. На полу образовалась большая белая лужа.

Мама ничего не сказала, просто отвернулась, а он молча отправился в гараж грузить вещи в машину.

И вот теперь она едет через по-летнему зеленую провинцию Даларна с огромной черной тревогой внутри.

За все выходные он ее ни разу не касается.

Правда, смотрел, как она переодевается в ночную рубашку, но в постель к ней не залезал.

Лежа без сна и прислушиваясь к его шагам, она притворяется, будто она часы. Ложится на живот, и получается шесть часов, потом поворачивается по часовой стрелке, оказываясь на левом боку, и получается девять.

Еще четверть поворота, и она уже на спине – часы бьют двенадцать.

Затем на правую сторону – три часа.

Снова на живот – шесть часов.

На левый бок – девять, на спину – полночь.

Если научиться управлять часами, то он перепутает время и не придет к ней.

Она не знает, в этом ли дело, но он ее не трогает.

В воскресенье утром, когда надо ехать обратно на остров Вермдё, пока он варит кашу, она излагает ему свою идею. Говорит, что у нее летние каникулы и она бы с удовольствием здесь ненадолго задержалась.

Его первая реакция: она слишком мала, чтобы прожить в одиночестве целую неделю. Она рассказывает, что уже спросила тетю Эльсу из соседнего дома, нельзя ли пожить у нее, и та страшно обрадовалась.

Когда она усаживается за кухонный стол, каша уже совсем остыла. Ее подташнивает при мысли об этой серой массе, которая еще разрастется во рту и в которую, будто она не была достаточно сладкой изначально, он вмешал полстакана песку.

Чтобы смягчить вкус размокшей, разварившейся, холодной овсяной крупы, она выпивает глоток молока и пытается ее проглотить. Однако это трудно, каша все время рвется наверх.

Он пристально смотрит на нее через стол.

Оба выжидают – и он, и она.

– Ладно, договорились. Ты остаешься. Но не забывай, что ты все равно всегда будешь папиной малышкой, – говорит он, взъерошивая ей волосы.

Она понимает, что он никогда не позволит ей стать взрослой.

Она навсегда принадлежит ему.

Он обещает съездить в магазин, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Когда он возвращается, они забрасывают покупки к тете Эльсе, затем он везет ее пятьдесят метров обратно к собственному дому, чтобы она забрала маленькую сумку с одеждой, и когда останавливается у калитки, она поспешно целует его в небритую щеку и быстро выскакивает из машины. Она видела, как его руки уже потянулись к ней, и постаралась опередить его.

Может, он удовольствуется поцелуем?

– Береги себя, – говорит он, захлопывая дверцу машины.

Как минимум две минуты он сидит не двигаясь. Она забирает сумку и усаживается на лесенке перед домом. Только тут он отводит взгляд, и машина трогается с места.

Над двором мелькают ласточки, вдали на пастбище позади темно-красного хлева пасутся молочные коровы Андерса Петуха.

Она смотрит, как он выворачивает на большую дорогу и едет через лес, и не сомневается, что он скоро вернется под предлогом, будто что-то забыл.

С той же неколебимой уверенностью она знает, что именно он заставит ее делать.

Он так предсказуем, и все это повторится минимум дважды, прежде чем он уедет по-настоящему. Возможно, чтобы обрести спокойствие, ему потребуется возвращаться три раза.

Стиснув зубы, она смотрит вдаль, на лесную опушку, где между деревьями виднеется озеро. Три минуты спустя она видит, как появляется белая “вольво”, и идет обратно домой.

На этот раз все заканчивается через десять минут. Он тяжело садится в машину, прощается и поворачивает ключ.

Виктория снова видит, как “вольво” скрывается за деревьями. Звуки мотора все отдаляются, но она сидит на месте и ждет, в постоянном напряжении, чтобы не обрадоваться слишком рано. Ей известно, каким тяжелым будет иначе разочарование.

Но он больше не возвращается.

Осознав это, она идет к колодцу, чтобы помыться. С большим трудом вытягивает ведро ледяной воды и, дрожа всем телом, оттирается дочиста перед тем, как пойти к тете Эльсе обедать и играть в карты.

Теперь можно начинать дышать.