Пока Сани готовила болонские спагетти, Анжелика сидела с Джоэ в комнате за столом. «Счастье — это любовь к детям», — думала она, слушая, как сын читает вслух.
Ее мысли переключились на Оливье, и внезапно она испытала чувство вины, хотя и знала, что он не станет читать ее почту. Оливье никогда не переступал порог ее рабочего кабинета. Ее муж ни за что бы не мог предположить, что у его жены появится виртуальный друг, такой, как Джек, например. И никому другому это тоже не пришло бы в голову. Оливье имел репутацию дамского угодника. В конце концов, он же был французом. На самом деле, если бы Оливье на каждом шагу не заигрывал с девушками, то люди решили бы, что он заболел или находится в дурном расположении духа, и они, вероятно, оказались бы правы. Это не означало, что Оливье не любил свою жену больше всех на свете, а свидетельствовало лишь о том, что ему был необходим всплеск адреналина от самого процесса флирта и подтверждение того, что в свои сорок восемь лет он все еще оставался привлекательным мужчиной. Анжелика же, будучи англичанкой и обладая не такой яркой внешностью, была, по всеобщему мнению, олицетворением добродетели.
Анжелика привлекла Джоэ к себе и крепко обняла его.
— Ты замечательный! — воскликнула она, наслаждаясь запахом его волос и прикосновением к его мягкой щеке.
— А теперь мне можно посмотреть «Бен10»?
— Ну конечно. И скажи Изабель, что сейчас ее очередь.
Джоэ исчез в холле. «Мое счастье зависит от здоровья моих детей, — подумала Анжелика. — К сожалению, это мимолетное счастье, потому что оно почти всегда омрачено страхом. Я страшусь событий, которые, возможно, так никогда и не произойдут. Я просто понапрасну тревожусь, однако ничего не могу с собой поделать. Даже когда мне хорошо, я неизменно испытываю страх перед болью утраты. Как мне научиться с этим справляться? Счастливые мгновения — словно маленькие островки в океане страха. Ну почему наши страхи не могут быть маленькими островками среди огромного океана счастья? И зачем вообще нужен страх? Почему нельзя воспринимать жизнь такой, какая она есть, и бороться с проблемами по мере их поступления?»
Она мечтательно улыбнулась, когда Изабель неслышной походкой вошла в комнату.
Когда Оливье пришел домой, Анжелика уже уложила детей спать и приготовила ужин. Кухонный стол был празднично сервирован: здесь лежали подставки для тарелок и салфетки, стояли бокалы для вина и одинокая свеча.
— Как романтично, — сказал Оливье, бросая портфель на стол в холле.
— Только ты и я.
Она обратила внимание на шелковый кашемировый шарф, обвязанный вокруг его шеи.
— Это хорошо. Я слишком устал, чтобы с кем-нибудь говорить, кроме тебя, а моя голова по-прежнему гудит, как растревоженный улей.
— Ты принял какое-нибудь лекарство, кроме аспирина?
— Только «Нурофен» и больше ничего. Думаю, перед сном я сделаю еще одну ингаляцию.
— Прими «Ночную няню».
— Ладно. Так и сделаю. А завтра, пошатываясь, пойду на работу, словно с похмелья.
— Как дела?
— Ужасно. Кризис набирает обороты. И это серьезно, Анжелика.
— Да, я знаю, читала в газетах.
Он вздохнул и опустился в кресло. Она налила ему бокал бордо. Оливье сделал маленький глоток и расслабился.
— Сними шарф и пиджак, я помассажирую тебе плечи.
— Что с тобой? — спросил он, развязывая шарф. — У тебя что, роман на стороне?
— Глупости! Просто ты выглядишь слишком напряженным.
Анжелика почувствовала, что покраснела.
— Я действительно напряжен.
Повесив шарф и пиджак на спинку стула, она начала массировать его шею.
— Боже, как хорошо!
От ее мягких, но в то же время сильных прикосновений мышцы постепенно расслабились. Утаивая от мужа свою переписку, Анжелика испытывала чувство вины, которое превратило ее в гейшу, пытающуюся хоть как-то загладить свой проступок.
— Я не делала тебе массаж уже много лет.
Оливье засмеялся.
— Ты никогда мне его не делала. Это я всегда носился с маслом.
— И у тебя были волшебные руки.
Она удивилась, почувствовав, как все ее тело начинает гореть желанием.
— Они все такие же волшебные, и ты это знаешь.
Оливье закрыл глаза. Его напряжение постепенно уменьшалось, уступая место желанию.
Он взял Анжелику за руки и притянул к себе, а затем оттолкнул ногами стул, чтобы она могла сесть к нему на колени.
— Я хочу заняться с тобой любовью, — прошептал Оливье. — У меня прекрасная жена. Мне следовало бы уделять ей больше внимания.
— С твоим-то воспаленным горлом!
— Я чувствую себя лучше.
«Ипохондрик», — с любовью подумала Анжелика, а вслух произнесла:
— А как же дети?
— Если нас будет постоянно волновать тот факт, что наши чада неожиданно войдут и застукают нас, мы никогда не займемся любовью.