Сладкая жизнь

Андрей покачал головой, думая о приятеле — о друге даже. Сколько лет они уже рядом — считай, семь, даже восемь. Точно, в восемьдесят девятом и познакомились. Он как раз год назад из армии вернулся, Андрей, и маялся дурью, не зная, чем заняться. Отдыхал, короче, компенсировал два года армейской жизни. Попал ту да как идиот, в двадцать два года уже — а все отец, отказался помогать. Обиделся, видите ли, что сына выперли из института. Чего говорить, он старался, отец, — сначала в МГУ устроил на исторический, откуда отдыхающий по жизни Андрей Семенов вылетел, не сдав вторую сессию, а потом в историко-архивный. Три года кое-как протянул — а потом вышибли-таки, хорошо хоть третий курс засчитали, отец столько бегал, подмазывал кого-то, хотел, чтобы пусть хотя бы будет неполное высшее, с которым можно поступить куда-то еще. Не понимая, что сыну учиться лень.

Да разве до учебы тут, если надо перетрахать всех смазливых однокурсниц, которые сами рады залезть с ним в койку, и выпить как можно больше? Когда ходить в институт, если утром хочется спать, а днем поехать к очередной подруге — или вечером, предварительно посидев в каком-нибудь кабаке с приятелями?

Веселое было время, чего говорить, и не верилось, когда отец, разозлившись, заявил, что больше помогать не будет. Что ему еще делать, как не помогать единственному сыну и не снабжать того деньгами? Папа профессор, мама доцент, зарабатывали дай Бог — это сейчас он им подкидывает, а тогда они могли еще пятерых детей завести и жить не бедно. Трехкомнатная квартира на Юго-Западе, гигантская по тем временам, новенькие «Жигули», постоянные загранкомандировки отца, чеки в «Березку». Так что не верилось, когда отец — после того как пристроенный на факультет журналистики сынок ни разу не появился в университете, увлеченный романом с новой пассией и пьянками, и был изгнан как не допущенный до сессии — вдруг заявил, что больше ничего делать не будет. Сыну уже двадцать два, а в голове ветер — пусть армия научит жизни, авось поумнеет.

И ведь забрали, гады. Правда, отец внял-таки мольбам матери, нашел кого-то — хотя от того, что служба прошла в Германии, при штабе группы войск, было не легче. Не в каком-нибудь мотострелковом полку, конечно, — но и тут дедовщина была жуткая, повезло, что в свое время карате занимался. Так, конечно, через пень-колоду, но года четыре проходил. Нерегулярно, с перерывами на девиц и пьянки, нередко заявляясь в зал с похмелья или обессиленный спаррингами совсем другого рода. Тренер сокрушался не раз: «Тебе б по-настоящему тренироваться, Андрюха, ты б чемпионом был», — но Андрей его не слушал. Он и сам знал, что ему много дано, и стоит захотеть, как он в любом деле всего добьется — ведь протянул же почти три курса в архивном, садясь за учебники перед сессией и сдавая классно экзамены? Так и с карате — вроде тренировался нечасто и не всегда всерьез, а когда вставали в пары, соперникам мало не казалось. Потому что они задницей все брали, а он талантливый, ему с детства это внушали.

Так что в армии карате пригодилось — скандальчик, правда, вышел, когда он сержанта отделал, а потом и тех троих, что за него пришли разбираться, но благодаря все тем же отцовским связям замяли. Зато следующее происшествие — сожительство с женой одного полковника, который не вовремя пришел домой со службы и обнаружил в постели с собственной женой какого-то младшего сержанта, — замять не удалось. Он и сейчас помнил его лицо — красное, с выпученными глазами, с открытым ртом, куда воткнулась швабра густых усов, и себя, голого, впивающегося пальцами в белый зад стонущей полковничьей жены, через мгновение судорожно пытающейся прикрыться цветастыми простынями, вытирая измазанные спермой губы.

Последние полгода дослуживал в разведбате в десантной роте — прыжки, стрельбы, зал, затрахали по полной. Хорошо хоть, чуть ли не в первый день на занятиях по рукопашке урыл офицера-инструктора как щенка — к счастью, при комбате, иначе несдобровать бы. А так повезло — с утра до вчера, когда не было стрельб и прыжков, готовил личный состав для всяких там показательных выступлений.

А в восемьдесят восьмом вернулся — двадцать четыре года, в институт уже поздно, чего делать — не ясно. Отец устроил к какому-то знакомому, тот работы не требовал, просто поставил на ставку — на жизнь хватало, но особо не разгуляешься. Платили рублей двести, вроде звучит нормально, а по ресторанам, как в молодости, не походишь — это тогда можно было на стипендию несколько кабаков обойти, а тут цены стали такие, что закачаешься. Родителей просить надоело, чем заняться, не знал — и позвонил как-то сэнсэю. Тот вспомнил, к себе инструктором позвал — умудрился кооператив организовать физкультурный. Карате еще под запретом было, но сэнсэй говорил, что его отменят вот-вот — маскироваться не надо. Короче, желающих заниматься хватало, так что бабки капали, но мало опять же.