Сладкая жизнь

— A-а… Ну ладно…

Он удалился, прикрыл за собой дверь, убрав от нее звуки и тусклый коридорный свет. Даже не спросил, насколько ей плохо, не предложил дать таблетку или принести воды — как всегда, погруженный в себя, в собственные мысли и проблемы, которые для него важнее всего и важнее ее тоже. Но она не обиделась — наоборот, даже рада была, что он ушел и оставил ее в покое. И лежала не двигаясь, глядя в полной темноте в находящуюся перед самым носом спинку дивана. В который раз за вечер превращающуюся в экран, заново демонстрирующий ей события сегодняшнего дня.

И самую яркую его картинку, ставшую для нее жутким откровением. Себя саму, никогда, кажется, не видевшую собственное тело без одежды в полный рост и при свете дня — а сейчас отражающуюся в огромном зеркале его ванной. Абсолютно голую, с безумными глазами, размазанной помадой, всклокоченными зарослями волос на лобке, небритыми ногами, следами его спермы на бедрах. Полупьяную, старую, жалкую, некрасивую, с неожиданно низкой грудью, всю в растяжках и целлюлите, со следами выступающих вен на коротких ногах. Насквозь пропитавшуюся запахом мужчины, потную, стыдно использованную — ужасающуюся собственному отражению в этом зеркале. Которое следовало бы разбить на части — да только вот каждая часть его, даже самый мелкий осколок, сохранила бы увиденную ею картину. Размножая ее многократно, уродуя и делая еще нелепее…

Внутри сжалось все снова, неприятный вкус появился во рту, она вспотела, хотя в комнате было прохладно, от окна дуло. Сил прикрыть глаза, отрезав от себя экран, не было — да к тому же она знала, что это не поможет, что ей суждено просматривать этот фильм ужасов всю ночь. И возможно, несколько последующих ночей. Хотя сейчас последующие ночи ее заботили мало — ей надо было пережить сегодняшнюю.

Ей было так же плохо и неуютно, как давным-давно в детстве, которое она не любила вспоминать. Мать иногда отправляла ее на выходные к бабушке, сердитой, неприветливой и строгой, считающей, что дети в восемь часов вечера должны быть в постели, — к не терпящей возражений полновластной повелительнице старой мрачной квартиры со скрипучим паркетом, заставленной тесно такой же скрипучей старой мебелью. Она, Алла, тогда так же лежала, глядя в спинку дивана, и, едва сдерживая слезы, ожидала, что с подоконника, на котором стояла зеленая винная бутылка, копилка для мелочи, или из-под кровати, или из шкафа в углу комнаты появится нечто страшное, беспощадное, свирепое. И куталась изо всех сил в одеяло, закрывала голову, надеясь спастись, дожить до утра, а там все кончится.

И вот сейчас она снова была той самой маленькой девочкой, боящейся чудовища — только теперь ей некуда было от него прятаться. И бесполезно было накрываться одеялом с головой, потому что оно уже было внутри нее, прочно обосновавшись там. И самое страшное заключалось в том, что чудовище принесло с собой зеркало — чтобы она видела в нем себя и уродливого склабящегося монстра, сидящего в ней, жрущего ее изнутри.

Господи, какое прекрасное настроение у нее было! Накануне, седьмого, вернувшись домой после похода в ресторан, она весь вечер думала об этом походе — посидела у матери, потом кормила Светку, о чем-то с ней разговаривала, потом пришел Сергей и с ним они немного поговорили, но все это делалось механически. А на самом деле она все еще была в ресторане, а когда переносилась на время домой, то вызывала в памяти все новые и новые детали, анализировала его поведение, вспоминала, как он выглядел. Даже вспомнила, какие холеные у него руки, с аккуратными, может даже, покрытыми бесцветным лаком ногтями, с тоненьким кольцом причудливой формы на мизинце. Вспомнила, как аккуратно подстрижена щетина на лице — производящая впечатление английского сада, который ухожен так искусно, что его можно принять за дикорастущий. Вот и у него было так — издалека просто небритый тип, а вблизи сразу видно, что, наверное, регулярно бывает у парикмахера.

Он ей нравился — вряд ли стоило себя обманывать. Скажи она это Ольге, та бы покачала головой одобрительно — одумалась наконец-то. Но это был бы неверный вывод — да, ей было очень приятно мужское внимание, именно этого, именно такого мужчины, но оно совсем не нужно было ей постоянно. Достаточно было этого раза, чтобы почувствовать себя по-другому, причем надолго. Ей в принципе больше вообще ничего не было от него нужно — но коль скоро он так любезно предложил помочь ей с паспортом, то еще раз съездить с ним куда-нибудь, тем более ненадолго, было простым актом вежливости, только и всего.