Он вспомнил на мгновение ту ночь, когда умер Вадюха, потом тот день, когда Кореец спросил: «Справишься?» И еще какой-то кусок из того времени, когда они еще были живы, и Ланский, и Хохол. И, сбившись в пространстве, потеряв ориентиры, благодаря воспоминаниям выровнялся, находя утраченную опору, возвращаясь в нормальное состояние. Видя пустые и равнодушные глаза Корейца — и чувствуя по нему, что он готов на все. Уже готов, сейчас, в эту секунду.
— Ну так че, Леший? — Голос Корейца был спокоен и холоден. — Че там Труба тебе посоветовал — самому меня вальнуть? Или просто отсюда смотать, а меня оставить? Ну, колись, Леший! Решил сматывать — сматывай. Автомат оставь только и сматывай. Или сам решил валить? Ну так че тогда тянешь? Вали!
Вали! Как будто он не понимал, что, потянись он за стволом или ворвись сейчас в комнату его пацаны с оружием, каким-то образом все узнавшие и решившие валить Корейца, первая пуля достанется ему. Да и не в этом суть — а в том, что Генка мог подумать, что он…
Он никогда не боялся смерти — хотя людей рядом убивали, случалось такое. Даже не таких, как Вадюха — тот на другом уровне крутился, — а рядовых пацанов и даже бригадиров типа его самого. У Корейца тогда человека завалили, еще лет пять назад, — Рыжего. У него своя команда была, поехали на стрелку, все вроде спокойно должно было пройти, а когда подъехали, по ним из автоматов. Ни за х…й, на пустом месте. А сколько чужих убивали — знакомых, но чужих, из других команд, — не счесть.
Так что это было не ново — осознание, что могут убить, — и его лично это никогда не пугало, это была часть жизни, которой он жил, которую выбрал сознательно и ни разу об этом не пожалел. А когда поднялся повыше, особенно когда Корейца заменил, шансов даже побольше стало — на таком уровне не на стрелках валят, а конкретно работу заказывают, профессиональному киллеру. Так что в принципе он был готов, что кто-нибудь когда-нибудь закажет работу и под него. Просто не было поводов — ни с кем не воевал, серьезных конфликтов из-за бизнеса тоже не было, мирная шла жизнь. И потому просто знал, что все может быть, но никогда об этом не думал. Все равно что думать, что может дождь пойти — ну идет и идет, чего тут поделаешь, но не размышлять же о нем целыми днями.
Тут, сейчас, все было по-другому. Тут смерть была рядом — он, не раз видевший Генку на разборках в очень стремных ситуациях, всякий раз поражался, как спокойный секунду назад Кореец, абсолютно, кажется, невозмутимый, вдруг может взорваться и уронить несколько человек, тратя на каждого максимум два удара, или выхватить ствол и шмальнуть, если понадобится. И те, кто был против Корейца, этому тоже поражались — тому, что секунду назад они чувствовали себя правыми и даже победителями, и вдруг смерть оказывалась рядом, помечая их. Так, как она оказалась сейчас за его собственной спиной.
Он вдруг понял, что к этому не готов. Не готов умирать здесь и сейчас от выстрела Корейца — ладно если бы это был Труба и его люди, но Генка!
— Генах, ты че — ты меня понял не так…
— Ну?! — В голосе Корейца звучало деланное изумление.
— Ну! — бросил злобно. — Ты че думаешь — я тебя могу сдать? Я — тебя?
И внутри стало еще поганее, когда Кореец пожал плечами.
— Пустой базар — можешь, не можешь. Думал ведь. Ну колись — думал? Ты ж как услышал про пятьдесят лимонов, прям как Хохол стал. Тому бабки спокойно жить не давали, хотя небедный был, а из-за бабок был на все готов — самого близкого валить, жену его заодно. А я смотрю — чего от него есть в тебе, не зря вы вместе работали…
С самого начала все не так пошло. Думал, приедет, не показывая виду, узнает у Наташки про Генкино самочувствие, кофе выпьет, с пацанами перетрет — а потом уже зайдет к Корейцу. Сядет напротив, закурит, глядя ему в глаза, а потом спросит: «Да, Генах, все забываю — вы с Яшкой как полтинник баксов раздергали-то?» И если непробиваемый Кореец дернется как-то или что-то появится на лице — тогда он убедится в том, что Генка и вправду его кинул. И больше ничего не спросит — и упрекать не будет. Скажет только: «Улетай завтра, братан». И при нем по телефону закажет билет на завтра в Штаты — намеренно не глядя на Корейца. И только в дверях уже остановится, обернется, посмотрит грустно так, со значением и уйдет. И сверху уже, от себя, наберет Трубе.
И поначалу все и шло так, как задумал. Только, когда задал вопрос, Кореец вообще никак не отреагировал — словно он ему сказал, что на улице холодно или что-то в этом роде. Просто посмотрел на него спокойно и равнодушно вмиг опустевшими глазами.
— Это тебе кореш твой новый напел, который Труба? — спросил безразлично.
Он онемел просто — оттого что Генка с первой попытки угадал. И сорвался — от обиды. И выложил все — и про статью, и про встречу с Трубой, и напомнил, как Кореец, будучи в Москве прошлым летом, отправил его за границу, чтобы самому тут все провернуть. Много чего говорил, пока не услышал:
— Ты базар-то фильтруй…