Сладкая жизнь Солёной Балки

Он умел работать с людьми и подбирать кадры. В колхозе все и вся было лучшее в районе – и помещения, и показатели, и комбайнеры, и бухгалтеры, и агрономы, и доярки, и артисты художественной самодеятельности. Строгий, но справедливый, ответственный и бескорыстный, он притягивал к себе людей и, повторяю, не боялся умных, не «затирал» их, а давал развиваться, естественно, на пользу хозяйству.

Долгие годы в колхозе не было освобожденного парторга, не хватало коммунистов до установленного минимума, поэтому по несколько сроков несли довольно непростую партийную нагрузку то главный экономист, то есть я, то главный агроном.

Когда я стал главным бухгалтером, и меня снова решили избрать парторгом, пришлось стать в позу и попросить ввести освобожденного секретаря парткома, благо я перед этим постарался пополнить партийные ряды недостающими до необходимого количества коммунистами. Так у нас появился освобожденный парторг… Естественно, ради зарплаты, его сделали заместителем председателя колхоза.

В один знойный летний день, когда председатель как раз был на сессии Верховного Совета, к нам заехал М. М. Горожанов, снабженец одного из крупных военных заводов, расположенного от нас в 50 километрах, в соседней республике. За многие годы сотрудничества у колхоза с заводом сложились хорошие деловые отношения, завод нас часто выручал, и мы, чем могли, – тоже. У отдела снабжения завода были нелимитированные чековые книжки (нам бы сейчас такое!) и неограниченные возможности. Кроме всего, Горожанов был прекрасным высокопорядочным и ответственным работником, и мы (колхоз) были многим обязаны ему лично.

«Я попутно заехал в колхоз, – сказал он, – по чисто личной причине. У жены день рождения, и надо килограммов пять мяса. Пока приеду домой – магазины закроются, а там, где я был, не захотел брать, чтобы не везти по такой жаре шесть часов».

В нашем колхозе это не было проблемой, мясо тогда стоило от 70 копеек до рубля, за килограмм. Было его предостаточно и для внутренних нужд, и для реализации. Мы выписали пять килограммов, Горожанов пошел подписывать накладную у нового заместителя, того самого парторга. Вскоре возвращается и с обидой говорит: «Знаешь, не хочу я уже мяса, ваш заместитель прочитал мне целую лекцию о колхозном добре, сказал, что больше двух килограммов в колхозе не выписывают, а что мне те два килограмма?»

Я взял накладную, вытер парторговскую карандашную запись и поставил впереди пятерки цифру два. Получилось двадцать пять килограммов (пусть будет и для работников заводского отдела снабжения, не часто они к нам обращаются). Подписал накладную, поставил цену, Горожанов оплатил в кассу и подъехал к кладовой колхоза. Кладовая – метрах в тридцати от конторы. У меня кабинет – на первом этаже. Вижу, как Горожанов вышел с целой коровьей ногой, обернутой в пергаментную бумагу. Кабинет парторга был над моим, и он тоже, естественно, все это видел. Через полчаса ко мне зашел кладовщик и говорит: «Ой, что было! Я отпустил мясо Горожанову, а тут вбегает парторг и кричит: «Ты шо сейчас отпустыв, когда машина чужая подъезжала?» «Мясо», – говорю. «Кому?» «Горожанову». «А скильки?» «25 килограммов». «На яком основании?» «По накладной». «А хто ии пидпысав?» «Гурковский». «А квитанция е?» «Конечно есть».

На том инцидент был исчерпан. Зная меня, парторг не подошел разбираться, зато на очередном заседании правления, когда Каструбин уже вернулся, а я как раз был в командировке, он поднял этот вопрос и с пафосом, высоко подняв голову, произнес: «Григорий Ионович, скажить тому Гурковскому, нехай вин до моего мяса нэ лизэ, я до его грошей нэ лизу, хай и вин нэ лизэ».

Председателю чуть не стало плохо. «Что-что? Твое в колхозе мясо, Гурковского – деньги? А собственно, зачем в этом колхозе я тогда? И в чем дело?»

Парторг, пользуясь присутствием членов правления, специалистов и бригадиров, артистично доложил, как он боролся за колхозное мясо, а главный бухгалтер его разбазаривал.

Выслушав его выступление, Каструбин прищурился своим особым уничижительным прищуром и сказал: «И ты, Горожанову, не дал мяса?» «Як положено, два кила», – ответил заместитель…

Председатель встал и, обведя взглядом зал заседаний, сказал буквально следующее: «Раз так, мой боевой заместитель, раз ты не знаешь что, когда и как можно и нужно делать, я лишаю тебя права подписи любых, даже самых простых документов. Все слышали? Лишаю. Если меня не будет, пусть документы идут с одной подписью – главного бухгалтера, а приеду – позже подпишу. Я абсолютно ему доверяю, и если он что-то без меня делает, то это на нашу с вами общую пользу. Вот так!»

Это и называется работа на авторитет подчиненного. В данном случае умный, дальновидный Каструбин знал, что, поддерживая меня, он укрепляет общий авторитет руководства колхоза, и понимал, что я буду работать с еще большей отдачей и пользой для хозяйства.