Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

– Знающие люди говорят, что росту фиговых деревьев помогает дорожная пыль. Поэтому их обычно и сажают при дорогах. А это дерево растет достаточно далеко от дороги…

– Но, если это дерево заболело, почему Учитель не вылечил его, а проклял?! – грустно вздохнул Филипп.

– Мерзость запустения в этом дереве! И мерзость запустения в народе иудейском! Вместо того чтобы приносить добрые плоды веры, падать ниц перед Господом Богом и прославлять Посланника Божьего, они в мерзости и лицемерии своем строят ковы, раскидывают сети, праведной крови жаждут! Прокляты они от земли, как Каин, истребятся из жизни, как Каиново племя! Зубы у них львиные. Но Пророк им эти зубы повыдергает! Сильны они. Но Бог сокрушит им силу! Крови брата моего, Иисуса, в нечестии своем возжелали, проклятые, но чашу гнева Господня придется им пить, и захлебнутся они от боли и ужаса!

С этими яростными словами Малый покинул Филиппа и Фому и направился к обрыву, над которым снова молча и недвижимо стоял Иисус Христос, а чуть поодаль – Петр и Зилот, Иоанн и Андрей.

Филипп несколько раз растерянно посмотрел на Фому. А потом спросил:

– Тебе не кажется, что в последнее время Малый все больше становится похожим на Фаддея?

Фома молчал, и Филипп добавил, словно к самому себе обращаясь:

– Но Фаддей радостно готовится к битве с сатаной и демонами. А этот, похоже, на людей готов поднять руку…

– Ты заметил, что он уже не в первый раз называет себя братом Иисуса? – в свою очередь спросил Фома и также сам для себя продолжил: – Но какой он Ему брат? Его отец, Алфей, был братом Иосифа. А Иосифа, как мы теперь знаем, нельзя считать отцом Иисуса… Скорее Иаков и Иоанн Зеведеевы могут называть себя братьями Иисуса, потому что их мать, Саломия, двоюродная сестра Марии, матери Иисуса… Но они никогда себя так не называют…

Оба помолчали.

Потом Фома сказал:

– Но в одном он прав: всё на свете должно приносить свой плод. Иисус не раз говорил нам об этом. Доброе приносит добрые плоды, а злое – плоды злые. По плодам мы и узнаем и дерево, и человека. Потому что с терновника никогда не соберешь винограда, а на репейнике не найдешь смоквы. Так что смоковница, на которой нет плодов, в каком-то смысле уже не смоковница, а другое дерево… И дерево ли вообще она, раз плодов не приносит?

Филипп не ответил. И Фома, приняв его молчание за знак согласия, пошел на другую сторону дерева, где рядом с Иаковом и Иудой стоял Матфей, уже спрятавший восковую табличку в складки своего таллифа.

Втянув голову в плечи и прижав к груди подбородок, Филипп окаменело смотрел на смоковницу. Глаза его замерли и не двигались, словно это были не глаза, а стеклянные протезы.

Потом за спиной у Филиппа послышалось дыхание, и чей-то голос тихо произнес:

– Он убил ее.

Филипп развернулся и увидел, что перед ним стоит Толмид, неизвестно откуда появившийся. Маски на его лице не было. Кто-то вдруг сорвал ее, давно и прочно приклеенную к его лицу, и теперь воспалились щеки, слезились от боли глаза и дрожали от обиды губы.

– Он убил ее своими словами. Молния убивает медленнее. Я почувствовал.

Филипп не знал, что ответить другу. А Толмид продолжал:

– Кому она мешала? Она росла не на дороге, а здесь, вдалеке от людей. Я давно ее знаю. Она мне так помогала.

– Говорят, она была бесплодной, – сказал Филипп, виновато глядя на Толмида.

– А почему она должна была плодоносить? Она дикая. Никто ее не прививал. Она растет здесь со времен Ирода и никогда плодов не давала. Но листьями покрывалась раньше других деревьев. И людям давала тень, прохладу, одиночество и покой.

И вновь Филипп не нашелся с ответом.

– Ну вот и ты согласен, певец Красоты и Света… – продолжал Толмид. – Как будто дерево не любит свет и не чувствует боль. Да, в отличие от нас, оно не кричит и не плачет… Дерево совершенно беззащитно. Оно беззащитнее букашки, которая может улететь или уползти…

Толмид вздрогнул и съежился, словно кто-то вдруг неожиданно ударил его по лицу. А затем с такой горечью и обидой посмотрел на Филиппа, как будто это Филипп вдруг взял и ударил его ни с того ни с сего.

Толмид отошел.

А к Филиппу подошел Иуда и, лучезарно улыбнувшись, спросил:

– Красота, говоришь, спасет мир? Ну вот, похоже, уже начала спасать.

Филипп не успел ему ответить, потому что в следующий момент к ним приблизился Фома и сообщил:

– Матфей интересную вещь припомнил. Иисус как-то сказал, что всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. Матфей говорит, что точно не помнит, когда и по какому поводу были сказаны эти слова. Но он обещал мне, что, когда мы вернемся в Вифанию, он возьмет свой большой пергамент, куда он переписывает с табличек, и постарается точно определить для меня и время, и повод.

Филипп набрал в легкие побольше воздуха, затаил дыхание и в отчаянии посмотрел на небо.

На небе с севера на юг протянулись три тонких перистых облака на равном расстоянии друг от друга и строго параллельные себе. И такие же три облака, перистые и параллельные, медленно наползали на них с запада, со стороны Города.

Глава тринадцатая ПАРТИЙНЫЙ ЗАВТРАК