Сладкий апокалипсис. Ты моя (СИ)

Дэнис вызвался сам ухаживать за Милой, никого к ней не подпустил. Никто и не удивился, Мила и так, бывало, жила у него по неделе. Убиралась, готовила, и они целыми днями играли в приставку.

Видимо, Дэн так тщательно проводил процедуры и добросовестно делал массаж Миле на связки ног, что спустя неделю она так и не вернулась домой. Потом ходила загадочная и все время улыбалась. Мы делали вид, что ничего не замечаем.

Но однажды Мила пришла заплаканная на день рождения дочери Беатрис. Бетти выгнала Альберта из комнаты, потому что это «женские дела». Как оказалось, Мила плакала вовсе не оттого, что с кем-то поссорилась. А оттого, что Дэн ей теперь не друг, потому что она его любит.

— Но теперь я тоже старая, да ещё и беременная, так что могу дружить и с вами, — улыбнулась восемнадцатилетняя Мила.

Мы только покачал головами.

— Ну и Мила, — вздыхала, — Я знала, что этим закончится. Хорошо, что это случилось не в четырнадцать, а хотя бы в восемнадцать.

— Ден очень долго держался, — Курт, оказывается не рассказывал мне некоторые вещи, которые я бы обязательно разболтала девчонкам, — Я думал, его яйца лопнут ещё несколько лет назад. У парня железная выдержка, он запал на Милу ещё когда у нее начали расти сиськи.

Потом Курт ворчал, что в его команде дисциплину могли нарушить только бабы — Мила оставалась бунтаркой, в ней засела обида, что Дэн не пустил ее посмотреть на берритриакт, когда ей было четырнадцать. Поэтому сейчас склоняла мужа на утехи в самых странных местах, и Дэн тщательно скрывал это от Курта. Курт делал вид, что не видит. Я все время вздыхала, когда слышала о их очередных причудах. Эти двое старались «не быть скучными», как выражалась Мила. К слову, ближе к тридцати эти двое так и не бросили свои игрушки. Даже несмотря на то, что у них уже родилось трое дочерей.

Мы сидели на детской площадке, пытаясь уследить за своими детьми. Мия закапризничала, и я не заметила, утешая ее, как четырехлетний Роб, наш с Куртом четвертый сын, сбежал с площадки на плац.

— Кэтти, подержи пожалуйста, — Кэтти приняла у меня Мию, и я кинулась на плац.

К этому времени Роб уже пытался маршировать, подражая братьям, но маленькие ножки запутались, сынок упал и громко заплакал. Я кинулась к нему.

Курт сразу оказался рядом, смерив нас двоих строгим взглядом:

— Отойди, женщина. Мужик должен справиться сам. Или ты хочешь до старости ему сопли потирать?

— Курт, ему четыре! Какая старость, какие сопли? Ему же больно!

— Больно — пройдет. Не голову же разбил. Встань, солдат, — обратился Курт к Робу.

Я, сжав зубы, отошла на шаг. Курт старался оставаться строгим перед мальчишками. Дома с детьми он совсем другой. Я понимала, что не имею права ставить под сомнения его авторитет.

Роб внезапно перестал плакать и сделал усилие, чтобы встать. Когда он твердо встал на ножки, то задрал голову, с выжиданием глядя на отца: мол, я все правильно сделал?

— Молодец, боец! — вскричал Курт, подняв Роба на руки так резво, что ребенок взлетел в воздух. Роб засмеялся, будто его посадили в аттракцион. Муж ещё несколько раз покатал Роба по воздуху, у ребенка вовсе высохли слезы, он смеялся и смеялся, довольный развлечением и похвалой. Недавно мне исполнилось тридцать восемь. Прошло ровно десять лет, как мы оказались здесь. Даже не верится. Столько всего произошло за это время… Но Курт всегда был рядом, что бы не происходило. — Я люблю тебя, моя красотуля, — Курт говорил мне это каждое утро, и ещё иногда по вечерам, после занятий любовью, — Ты — лучшее, что со мной было. Теперь у нас есть свой выводок. У меня появилось что-то своё, не просто что-то, а целая семья, уж ее-то я сберегу. Ну, может, ещё разок почистим перышки? Я счастливо улыбалась в такие моменты, и мы снова начинали "чистить пёрышки".

Мы отпраздновали мой день рождения, и внутри поселилось странное ощущение. Нет, не опустошения. Наоборот. Я поняла, что не расстраиваюсь из-за того, что время проходит — я успела все в этой жизни.

— Чего грустишь, сладкая? — Курт зашёл в нашу комнату, в котором уже горел камин. В руках его темнела бутылка вина, он улыбался.

— Я не грущу. Так, просто. Осень. Мысли всякие лезут.

— А ты не думай, и грустить не будешь, — Курт подошёл сзади и обнял меня.

— Просто… Осень. И жизнь проходит, — грустно ответила я. Мы стояли у большого окна, но в комнате было тепло. Жар огня согревал комнату. — Так уж заведено. Люди рождаются, живут, а потом умирают, — ответил мне Курт, — Не мы с тобой первые, не мы последние. Но у нас есть кое-что ценное — мы вместе столько лет, это чего-то да стоит, — Курт посмотрел мне в лицо, обняв его руками, — Эти годы у нас останутся вне зависимости от того, как мы состаримся, сладкая. Курт всегда умел поддержать меня. Я улыбнулась. — Ты так и не научился называть меня по имени, — уже без грусти в голосе ответила я. — У тебя много имён, и в каждом отражается моя любовь. Ты и сладкая, и красавица, рыжулю я тоже обожаю.

— Какой ты стал романтичный, — рассмеялась я, — Какие речи!

— Угу… — пробормотал Курт, поцеловав меня в плечо.

Я тут же уловила его настрой.