Сладкий грех. Искупление

Утром я просыпаюсь с сильной головной болью. Вой то прекращался, то возвращался. И не только вой, но и рычание. Оно было невероятно громким и раскатистым. Оно до сих пор стоит у меня в ушах. Меня тошнит от недосыпа и нервозности. Хотя сейчас всё тихо. Подхожу к решётке и убираю подушки. Ничего не слышно. Вообще, ничего, кроме шума дождя, бьющего по окну.

Каван приходит ко мне после завтрака, и я устало смотрю на него.

— Здесь есть дикие животные, — говорю я.

— Да. Есть. Вокруг поместья заповедник, и волки живут здесь стаями, — кивает он.

— Это чудовищно держать их рядом с домом. Мало того, что вы нарушаете права животных, так ещё и они могут причинить вред всем, кто здесь находится, — произношу и обвинительно смотрю на него.

— Поверь мне, Энрика, дикие волки не нападают, если им ничто не угрожает. Они куда безопаснее людей. Их бояться не стоит. Но я могу тебе предложить переехать в другую комнату. Эта господская спальня. Её всегда занимают хозяева поместья, чтобы слышать всё, что происходит за пределами этого места. Раньше так отслеживали возможность нападения. Трубы проходят под землёй и выходят в лесу. Оттуда и звуки.

Он предложил мне хороший вариант, потому что то, что я слышала ночью, пугает меня. Я боюсь животных. Особенно диких. Мне одного Слэйна достаточно. Хотя… рычание. Я уже слышала его. Не такое громкое и предупреждающее о нападении, но ту же тональность. Именно так Слэйн рычал в больнице. Он выгибался и рычал, когда ему было больно.

Что за глупость? Слэйн врал мне, и это было спектаклем. А все звуки, что были ночью, издавали дикие волки. Всего лишь волки.

— Энрика, мне распорядиться насчёт другой комнаты? — спрашивает Каван, возвращая меня в реальность.

— Нет, всё в порядке. Теперь я в курсе и не буду бояться. Слэйн не вернулся?

— Он пробудет в Дублине ещё пару дней. А что? Соскучилась по маньяку? — усмехается Каван.

Показываю ему средний палец и отворачиваюсь. Придурок.

— Как долго меня будут держать здесь? Я хочу знать, что со мной будет. Я имею на это право, — резко произношу.

— Понятия не имею. Радуйся, что ты ещё жива. Наслаждайся каждой минутой, пока жива, — едко отвечает он.

— Сложно наслаждаться чем-то, будучи заложницей. Что ему от меня нужно? Деньги? Моё обещание забыть обо всём? Что я могу обменять на свободу? — спрашивая, требовательно смотрю на Кавана.

— Хм, не знаю. Ничего. Деньги Слэйну не нужны. Обещаниям он не верит. Ты никогда не будешь свободна. Ты будешь или мёртвой, или живой, но всегда принадлежащей Слэйну. Смирись, — отвечает Каван, равнодушно пожимая плечами, и направляется к двери.

— Я свободна с рождения. И если ты думаешь, что я позволю кому-то лишить меня этой свободы, то ошибаешься. Я хочу уйти отсюда, — заявляю, поднимаясь с дивана.

— Могу предложить выход только в могилу. На самом деле это лучший вариант для всех. Я готов помочь тебе в этом. Таблетки или яд? Заснёшь и не проснёшься. Но ты никогда не станешь свободной, Энрика. Никто из нас несвободен. Каждый кому-то принадлежит. Ты тоже. Так что дай мне знать, когда захочешь показать свой характер и принести ещё больше проблем своим решением свести счёты с жизнью. А пока жди своего маньяка. Он очень скучает по своей жертве, — ухмыльнувшись, Каван исчезает за дверью.

Придурок.

Сажусь обратно в кресло, и я сама готова взвыть от незнания того, что будет дальше. Если хотите убить человека, заприте его одного наедине со своими мыслями. Это быстро уничтожит его.

Когда наступает ночь, то рычание и вой вновь возвращаются. Вчера мне было страшно, сегодня мне жаль бедное животное. Я не знаю, что с ним делают там, за пределами этого поместья, но ему очень больно. Очень. Оно скулит, словно зализывает свои раны. Я даже стираю слезу от жалости к нему. Сажусь рядом с решёткой на полу и слушаю, как животное тихо воет. Оно как будто там одно и ищет что-то, что может помочь ему справиться с болью. Жутко и страшно, но не в том смысле, что хочется бежать и прятаться, а в том, что я бессильна, чтобы помочь ему.

— Эй, не плачь так горько. Всё будет хорошо, — тихо говорю я. — Жизнь паршивая штука. Всем нам причиняют боль, и мы убеждаем себя в том, что больше никогда и никому не позволим это с нами сделать. Позволяем. Увы, позволяем, потому что мы всегда надеемся, что кто-нибудь залатает наши раны. Найдётся один-единственный, с кем будет безопасно жить. Понимаешь? Дышать будет не страшно. И к сожалению, именно этот человек и причиняет самую сильную боль. Он думает, что получит удовольствие от моих страданий, но я не покажу ему их. Мне тоже больно, животное. Мне тоже очень больно. Моё сердце разорвали, и я устала бороться за то, чего даже не было.

Животное, словно слышит меня. Оно воет так громко и протяжно, словно кивая мне и говоря, что прекрасно понимает меня. Конечно, это глупость. Но по крайней мере, я с кем-то поговорила и рассказала о том, что со мной происходит.