Сладкий лжец

– Господи. – Она в ужасе шлепнула меня по руке, хотя в ее глазах отразилась искорка веселья. – Ты просто больной!

– Титу́! – Теперь голос Амалии звучал резко и раздраженно из-за того, что я не ответил.

Я повернулся, чтобы сделать именно это, но тут дверь загрохотала, а затем начала открываться. Я снова перевел взгляд на Эмму.

– Ты не заперла ее!

Дерьмо. Мои волосы дико торчали, на мне не было рубашки, а Эмма все еще оставалась полуодетой. Она ухмыльнулась, увидев панику в моих глазах.

– Что-то не так, сладенький?

– Она теперь не угомонится.

Чтобы добраться до двери до того, как она откроется, я осторожно отодвинул Эмму в сторонку, а после, перепрыгнув через ботинок, обогнул стул. Слишком поздно. Вальсирующей походкой моя бабуля вошла в домик, выглядя фальшиво удивленно, будто актриса в спектакле.

– Что ж, – сказала она, – теперь я понимаю, почему ты не ответил ранее.

И вот он я, стою, густо покрасневший, перед собственной бабушкой. Это карма, расплата за то, что я дразнил Эмму. Я чувствовал ее справа от себя, ее молчание выражало больше, чем слова. Я знал, что если повернусь и поймаю ее взгляд, то увижу, как она говорит глазами: «Смотри, кто смеется сейчас, дурачок».

У меня задвигалась челюсть.

– Мами́. Тебе что-то нужно?

Взгляд Мами́ переместился с меня на Эмму и обратно.

– О, на самом деле ничего особенного. Ничего настолько серьезного, чтобы беспокоить вас двоих. – Она хлопнула в ладоши, тяжелые кольца на ее пальцах зазвенели. – Ах, это же чудесно. Я надеялась, что…

– Мы просто обедали, – вмешался я.

Я почти почувствовал, как напряглась Эмма. И внутренне содрогнулся. Несмотря на все ее протесты, не думаю, что ей понравилось, когда ее свели к «просто обеду».

Губы Мами́ лукаво изогнулись, давая понять, что именно она думает о моем жалком оправдании.

– Так вы, детки, называете это в наши дни?

Боже. Я прищурился, глядя на нее. Бабуля просто просияла.

– Ну что ж, – произнесла она. – Я оставлю вас двоих… обедать. – Она по-королевски кивнула нам, а затем оставила одних, тихо закрыв за собой дверь с решительным щелчком.

Долгое время никто из нас не произносил ни слова. Затем музыкальный голос Эммы, в котором прозвучали оттенки иронии, разорвал густую тишину:

– Просто обедали, да?

Вздрогнув, я повернулся к ней. Она стояла у стола: волосы растрепаны, губы все еще слегка припухшие от моих поцелуев. В глазах светилось то ли веселье, то ли раздражение. Одно из двух.

Дьявол. Мне нужно все объяснить.

– Я…

Эмма расхохоталась.

– Господи, это просто ужасно. Я чувствовала себя как пятнадцатилетняя девчонка, пойманная в мальчишеской спальне.

Улыбка тронула мои губы.

– Ты пробиралась в комнаты многих мальчиков, правда?

– К сожалению, нет. Я была неуклюжей домоседкой, которая не ходила на свидания вплоть до колледжа. Но я мечтала об этом.

Я не мог представить себе время, когда не захотел бы Эмму.

– Если бы мы встретились подростками, я бы пригласил тебя в свою комнату. Или заполз в твою.

– Нет, ты бы этого не сделал, – возразила она с легкомысленной уверенностью. – Ты бы меня даже не заметил.

– Заметил бы. Как ты можешь так говорить?

Я не знал, почему спорю с ней об этом. Но лучше это, чем сосредоточиться на бешеной панике, которую я почувствовал, когда Амалия застала нас вместе.

– Ты наверняка был одним из популярных парней? – Она оглядела меня с ног до головы, будто представляя меня в молодости. – И, вероятно, сексуальнее, чем нужно.

– Ну, я не знаю насчет сексуальности, но ладно, я был популярен. – Я потоптался на месте, потерев затылок. – Дело в хоккее. И бейсболе.

– Ты играл и в то и в другое?

– Я был кэтчером[70]. Но бейсбол – это второстепенное. Я нуждался в чем-то, что поддерживало бы меня в форме в нерабочие месяцы.

– Я удивлена, что у тебя находилось время на девушек.

Она не сдвинулась со своего места у стула. Свет лампы, которую она включила, отбрасывал золотистый отблеск на ее плечо. Я обнаружил, что приближаюсь к ней, влекомый потребностью прикоснуться к гладкой коже, почувствовать мягкие изгибы тела.

– Время было. Пожалуй, даже слишком много.

Когда я подошел к ней, она сдалась и со вздохом рухнула в мои объятия. Волосы пахли моим шампунем, но от кожи исходил ее собственный аромат, теплый и неповторимый, вызывающий привыкание. Я прижался к ней ближе, глубоко вздохнув.

– Я бы заметил тебя.

Ее пальцы прошлись по моим плечам.

– Почему ты так уверен?

– Потому что я не могу представить себе ситуацию, в которой я бы этого не сделал. – Слова вырвались сами собой, стремительные в своей искренности.

Я не из тех, кто говорит о чувствах или потребностях. Я закрыл глаза и с трудом сглотнул, снова испытывая неприятное ощущение свободного падения. То, что я держался за Эмму, делало все только хуже. Чем ближе она подходила, тем большего мне хотелось.

Я потерял слишком много, чтобы потерять еще.

– Амалия выглядела очень довольной, – сухо заметила Эмма.

Я снова сглотнул, пытаясь обрести дар речи.