Сладкий привкус яда

«И чего мужика обижает? – подумал я. – И слава богу, что не уволили! Будет на что семью кормить».

Но Палыч грустно усмехнулся, болезненно восприняв замаскированный упрек, и отрицательно покачал головой.

– Нет, уже не пользуюсь доверием, – сказал он. – Я вчера заявление об уходе написал. А когда этот… новый управляющий… как его? Хрустальский! В общем, когда он спросил о причине, я ответил, что мне не нравятся ни их делишки, ни их рожи. Хлопнул дверью и ушел.

– Мухин вчера вечером благополучно уехал домой, – сказал я и тотчас понял, что сам в это не верю.

Татьяна кинула на меня короткий взгляд и вполголоса произнесла:

– Тебе лишь бы что-то сказать…

Леда, вынужденная из-за присутствия Палыча молчать, сгорала от любопытства. Не знаю, все ли она поняла из нашего разговора, но по ее глазам можно было догадаться, что женщине не терпится принять участие в разговоре и напомнить нам о себе. Татьяна не могла этого не заметить. Понимая, что более удачного момента для захвата инициативы не будет, она вдруг решительно вынула из коробки ампулу, щелчком ногтя отбила кончик и, приоткрыв дверь, вытряхнула содержимое на землю. Ни о чем не спрашивая, не советуясь, она вышла из машины и, прежде чем закрыть за собой дверь, приказным тоном сказала:

– Ждите меня здесь.

Леда с недоумением посмотрела на меня, словно спрашивая: известно ли мне, какая идея взбрела в голову девушке? Я пожал плечами. Палыч, чувствуя, что интерес к нему угас, не стал навязывать нам свое общество, протянул мне руку и пожелал всех благ. Когда дверь за ним закрылась, я сказал Леде, что Татьяна, по-моему, сейчас наломает дров, а затем минут десять растолковывал, при чем тут дрова.

Мы смотрели, как Татьяна общается с охранником. Высокий и сутулый детина в камуфляже, сунув руки в карманы, широко улыбался и маленькими шажками надвигался на девушку. Она с той же скоростью отступала от него. Можно было подумать, что охранник находится под воздействием весны и не понимает, почему Татьяна так взволнована. Он не давал ей уйти от ворот. Заигрывание продолжалось уже слишком долго, становилось подозрительно навязчивым, и я уже с трудом давил в себе желание выйти из машины.

Я уже нутром чувствовал, что эта бесцельная трата времени добром не закончится, и спустя несколько минут мне пришлось еще раз убедиться в наличии у себя сильной интуиции. Без сигналов, без проблесковых маячков, но быстро и пыльно на круг выскочили три милицейские «шестерки». Шурша шинами и раскидывая во все стороны гравий, они попытались окружить Татьяну, но трех машин для этого замысла оказалось недостаточно – между машинами запросто мог пройти развернутый в боевой порядок взвод пехотинцев.

– Охранник «настучал»! – крикнул я, забыв о том, что использование сленга превращало языковый барьер между мной и Ледой в Великую Китайскую стену, и схватился за ключ зажигания.

Я заставил «мерс» в полной мере продемонстрировать свои недюжинные способности. За считанные секунды он набрал такую скорость, с какой в Араповом Поле разве что летали стрижи. Черный, сильный, тяжелый, как касатка в стае потрепанных дельфинов, он вклинился между «шестерок» как раз в тот момент, когда милиционеры пытались окружить Татьяну живым кольцом. Леда на ходу открыла дверь. В пылевом облаке началась суета. Черная машина, словно свалившаяся на круг с неба, на мгновение отвлекла внимание милиционеров от Татьяны. Воспользовавшись заминкой, девушка кинулась к нам. Я ударил ногой по педали газа. Все триста двадцать «лошадок», сконцентрированные в двигателе, устрашающе заржали. Четыре фары выстрелили ослепительным галогенным светом. Оглушительно завыл сигнал. Машина излучала силу и угрозу в столь внушительных объемах, что живое кольцо разомкнулось. В ту секунду, когда Татьяна запрыгнула в салон, я послал «мерс» по колдобинам. Он бился днищем и прыгал, как молодой конь. Расстояние между нами и «шестерками» увеличивалось настолько быстро, что всякое преследование становилось бесперспективным, однако одна из милицейских машин в течение нескольких минут отважно неслась за нами, забивая воздухозаборники пылью, но в районе моста выдохлась и остановилась.

Я вырулил на трассу, намотал на колеса с десяток километров, после чего остановился на обочине, на краю лесной опушки, и заглушил двигатель.

Теперь я мог выплеснуть все то, что скопилось в душе. Теряя всякую власть над собой, я обернулся к Татьяне и негромко, но весьма неблагожелательно произнес:

– Ты своим аналитическим умом не могла догадаться, что милиция пасет нас обоих? Ты не могла додуматься, что тебе нельзя светиться перед усадьбой?

– Не надо было подъезжать ко мне! – в готовности дать мне отпор, ответила Татьяна. – Я бы сама с ними разобралась!

– К охранникам должна была пойти Леда! – гнул я свое. – Ты все испортила!

– Твоя Леда уже ходила к охранникам! – крикнула Татьяна. Ее глаза были полны мстительного огня. – Кто просил тебя подъезжать ко мне?

– Да если бы я не подъехал, ты тряслась бы сейчас в машине с решетками на окнах!

– Лучше в машине с решетками, чем в машине с тобой!