Наш разговор напоминал коктейль – темы смешались, и их фрагменты выскакивали в неожиданных местах. Нам хотелось говорить обо всем сразу. Остановить наш сбивчивый разговор смогла только вторая бутылка шампанского. Пока Родион медленно, врастяжку осушал очередной стакан и в комнате воцарилась тишина, я взмолился, пытаясь вернуться к главной теме.
– Ты хоть в двух словах расскажи – как вы добрались? Где палец потерял? Столешко жив-здоров? А я вас недобрым словом вспоминал, когда в высотный лагерь поднялся. Ни провианта, ни кислорода…
Родион при этих словах нахмурился.
– Вот как?.. Значит, Никифору было очень худо, раз он выгреб из палатки все запасы. Бедный парень! Можно только догадываться, что ему пришлось пережить.
– Как это понять? Ты не знаешь, что с ним? Разве все это время вы не были вместе в Хэдлоке?
Родион начал рассказывать – очень подробно, в деталях, и я, не перебивая, слушал его почти сорок минут. Вкратце суть его рассказа сводилась к следующему.
Едва Родион и Столешко вышли из третьего высотного лагеря к седловине, как им пришлось внести серьезные коррективы в наш сценарий. Погода была жуткой: ураганный ледяной ветер, почти нулевая видимость. Они страховали друг друга попеременно. Родион, шедший в связке первым, ползком перевалил через седловину, острый заснеженный гребень, и начал спуск по ледовой стене. Никифор еще поднимался на седловину, потому Родион не мог его ни видеть, ни общаться с ним голосом. Когда веревка заканчивалась, Родион дважды дергал за нее. Этот сигнал означал: веревка выбрана до конца, я встал на самостраховку, можешь продолжать подъем. Затем таким же сигналом Никифор давал Родиону команду на продолжение спуска.
Первые минуты работа у гребня шла нормально. А потом случилось нечто необъяснимое. Родион, висевший над пропастью, выбирал веревку на себя, страхуя подъем Никифора. Почувствовал два коротких рывка – значит, Никифор, закрепившись под гребнем, давал Родиону «добро» на спуск. Работая «кошками» и ледорубом, Родион шаг за шагом стал спускаться. На веревку он старался сильно не налегать, чтобы без особой нужды не утомлять Столешко. В какой-то момент веревка прекратила свободно скользить вниз. Полагая, что она зацепилась за камень, Родион осторожно дернул ее на себя. Это не дало никакого результата. «Я хотел загрузить ее всем своим весом, – рассказывал Родион, – повиснуть на ней, не цепляясь за лед «кошками», но словно ангел-хранитель подсказал мне, чтобы я предварительно завинтил в лед страховочный крюк».
Он не пожалел пяти минут на работу с ледовым крюком, зато спас себе жизнь. Пристегнувшись к крюку, Родион повис на веревке, оттолкнулся ногами от стены и вдруг почувствовал, что веревка вырвалась из плена, и он вместе с ней полетел в пропасть.
На это должен был немедленно отреагировать находящийся вверху Никифор – сжать веревку в руках, застопорить ее жумаром, намотать ее вокруг себя, словом, любой ценой остановить скольжение, но ничего подобного не произошло. Падение продолжалось, наверное, две-три секунды, но это время показалось Родиону вечностью. Динамический удар, резкая боль от ремней, впившихся в тело, и Родион повис на своем крюке, к которому заблаговременно пристегнулся.
Придя в себя, он стал тянуть веревку на себя. Она пошла подозрительно легко, будто на ее противоположном конце ничего не было. «Он сорвался!» – с ужасом подумал Родион. Конец веревки достиг карниза. Сворачиваясь в спираль, веревка пестрой змейкой полетела вниз. Родион почувствовал удар по голове, смягченный капюшоном пуховика, что-то звякнуло. Не веря своим глазам, Родион подтянул к себе карабин вместе с ледовым крюком, привязанные к концу веревки.
Он не мог понять, что это значит. Если бы веревка перетерлась о гребень, то Родион держал бы в руках ее рваный, лохматый конец. Если бы вдруг лопнула страховочная обвязка на груди Никифора, то Родион притянул бы обрывки обвязки к себе. Но карабин с крюком… Странная, необъяснимая гирлянда. Выходило, что Никифор зачем-то сам отстегнулся от веревки, подвергая свою жизнь смертельному риску, и закрепил ее конец на крюке. Который, кстати, не выдержал Родиона.
– Я был в шоке, – рассказывал Родион. – Не помню, сколько времени я висел над пропастью. Ветер, холод. Я голос сорвал, пока звал Столешко.
Спускаться по отвесной ледовой стене без помощи напарника – почти гарантированная смерть. Подняться на гребень вообще немыслимо. Понимая, что бездействие приведет к летальному исходу в ближайшие часы, Родион отстегнулся от спасительного крюка и, вбивая в стену ледоруб и зубья «кошек», медленно пошел вниз.