Сладкий вкус огня

Как правило, в подобных случаях используют один из двух приемов. Или вы надеваете серый костюм и шныряете туда-сюда с непроницаемым видом, наматывая на ус всю информацию, какая только подвернется. Или прибываете с помпой и кидаетесь в самую гущу событий, взбудораживая все вокруг. Правда, есть еще одно решение: вы устраиваетесь с удобством в глубоком кожаном кресле в холле местной гостиницы, заказываете двойной скотч и записываете все, что приходит в голову, ничуть не беспокоясь о достоверности. Однако в отеле Тузуна "Золотой лев" отсутствовало глубокое кожаное кресло. Да и холла не было. Одно и то же помещение служило столовой, баром и конторой, и ставни на окнах никогда не открывались. На следующее утро после моего прибытия сам хозяин появился из кухни, вытер руки передником и подал мне завтрак.

Месье Лорагэ, заботясь об удобстве своих гостей, постоянно находился в движении. Он был похож на опытного регбиста. Больше всего ему хотелось узнать, какую модель стиральной машины я рекламирую. Когда он узнал, что я журналист и только что прибыл из Парижа для расследования истории с проколотой фотографией, его улыбка вдруг исчезла, углы губ опустились, лицо стало серым. Не говоря ни слова он пошел к бару, взял бутылку вина и вернулся с двумя стаканами.

- Вы не шутите? Вы действительно верите в эту историю?

- А вы?

- Вы там в Париже, - сказал он, наполняя стаканы, - думаете, что мы все простаки, не так ли?

- Мы в Париже тоже простаки, - заметил я.

- Послушайте... До войны мы были субпрефектурой. Нас лишили субпрефектуры. При Манде-Франсе здесь планировали провести автостраду. Ее чуть было не построили. Но планы изменились, и теперь она проходит за сто десять миль отсюда. Последние пять лет муниципальный совет борется за то, чтобы создать здесь индустриальную зону. Нашей молодежи приходится ехать в Данс или Бордо, чтобы получить работу, некоторые уезжают за границу. Все, что у нас есть, - это туризм, да и то в середине августа при цене сорок пять франков за все - у меня еще есть пустые комнаты. Вот какие здесь дела. А вы только и можете написать в своей газете, что мы верим в дьявола?

Он говорил довольно громко. Все вокруг постепенно умолкли и стали прислушиваться. Три человека у стойки бара со стаканами в руках смотрели на меня с таким видом, словно ожидали сигнала поставить стаканы и линчевать меня.

- Кто такой Бонафу? - спросил я.

- Целитель. - Он предупредил мой следующий вопрос. - Езжайте по дороге на Сен-Жульен. Через две с половиной мили увидите дорогу налево. Там он и живет.

- Кто местный доктор?

- Казаль. Доктор Казаль. Третий дом в Проломе. Он вас примет, не надо записываться. Хотите еще что-то узнать?

- Да, - я встал, - что будет к ленчу?

- Единственное утешение - это обилие еды. И еще белое вино. Жаль только, что оно не вывозится в другие районы.

- Вино отличное, - похвалил я и даже причмокнул губами, чтобы доставить ему удовольствие, но он уже устремился на кухню.

Пятнадцать листов бумаги - лишь о них я думал, пересекая сквер под палящим солнцем. Пятнадцать страниц, исписанных мелким почерком, нужно положить на стол Берни. Но что, черт возьми, я напишу на этих пятнадцати страницах? Похоже, пятнадцати строчек достаточно, чтобы исчерпать всю тему.

То, что называли Проломом, оказалось своего рода дорожкой, огибавшей поселок и проходившей вдоль старых крепостных стен, остатки которых торчали из травы. Мне предстояло покинуть душный зной сквера и пойти по каменистой дорожке. Обернувшись, я взглянул на собор. Это было превосходное сооружение, совершенно неожиданное в подобном месте. Чистая готика, с двумя асимметричными шпилями. Слишком красивый, слишком большой для этого сытого и сонного ярмарочного города. Сам сквер, окруженный средневековыми арками, имел небольшой уклон к сторону нижней, сильно вытянутой и совершенно пустынной части города. Направо от сквера стоял дом с закрытыми ставнями, построенный в прошлом веке. Краска на ставнях облупилась, и маленький садик перед домом зарос травой и кустами ежевики. Это был третий пустой дом, который мне сегодня попался.

Внезапно тишину прорезал торжествующий крик скрытого за высокими деревьями петуха. У меня возникло странное чувство, будто этот надменный голос вдали дважды прокричал мое имя. Я пожал плечами и пошел дальше. Дойдя до конца склона, я обнаружил, что нахожусь довольно высоко. Оказывается, я еще не достиг долины. Дорога здесь немного расширялась и шла вниз, образуя настоящий пролом в холме. Долина лежала внизу, и солнце там палило нещадно, но в Проломе меня защищала тень высоких лип с их пьянящим ароматом.

Я шел медленной вялой походкой, совсем не так, как ходил в Париже, во всем теле ощущались легкость и покой, мысли разбредались. Один лишь слух оставался настороже - звуки здесь были редкими и отчетливыми: собачий лай, шум молотилки, оклики людей, и вдруг совсем рядом - низкое гудение ошалевшего майского жука.