Сладкий воздух и другие рассказы

По правде сказать, пообещав чулки, он сразу об этом пожалел — с соседями, как мы знаем, связываться не стоило. К тому же его незамедлительно стала пилить жена. Однако что-то в дяде Буле дядю Булю за опрометчивый посул не упрекнуло, он отчего-то разыгрался, принялся напевать «гоп-стоп, Зоя!» и вместе с нестрогим нагоняем своей широко и некстати проявившейся натуре уставился сладким глазом в грядущее. Что-то — пока не понять что собиралось прийти ему в голову. Что-то этакое, что-то поигривей и пофантастичней, чем, допустим, столь невозможная греза, как пребывание на законных основаниях в женской бане!

Скажем, все женщины забыли взять из дому мыло, а Буля — заведующий баней и не может допустить помывки пустой водой: эпидемстанция скандал поднимет. А поручить банщицам выдачу мыла нельзя — разворуют. Вот он и входит, не глядя по сторонам, в моечную, сияющую паром и женщинами, и те сперва закрываются мокрыми руками, а потом открываются, потому что надо взять мыло, а оно в завертках ТЭЖЭ, и приходится разворачивать его обеими руками или — что я говорю! — второй рукой, какою они не заслонялись, а держали кто тазик, чтоб не подцепить из банной шайки заразу, кто маленьких своих глянцевых девочек и мальчиков. А он заодно проверяет и качество помыва: пальцем, которым теребил счеты, скатывает недомытое с живота какой-нибудь незамужней посетительницы и, пристыдив, велит ей при нем намылиться и как следует помыться. А потом обдаться водой из тазика. И козьи груди ее, освобождаясь от мыльной пены, тоже глянцевеют, а по ним текут кривые струйки теплой воды и на кончиках повисают капли.

Но мы забыли главное! Он же был торговец. Приказчик. Он в своей галантерее торговал тем, чтомужчины, если им случается покупать, спрашивают смущаясь и невнятно. Он же продавал сугубо дамское! Женщины, те покупали обстоятельно, а он хмыкал, делал взгляд, подпускал словцо, и посетительницы кто хихикала, кто прикладывала галантерею к фигуре, кто привирала размеры. Местные же уличные клиентки неправых Булиных поставок за свои зажиточные деньги сперва норовили всё обязательно примерить. И он у себя дома, если они приходили к нему, или, принося что-нибудь на дом к ним, от души щипал распаленных интересанток, и те рывком поджимали задницы и взвизгивали, и хлопали его, неутомимо трудившегося в служении женскому телу, подающего примерить и за этой самой примеркой приглядывающего, по рукам.

Он был человеком примерки, вот что.

Лето выдалось замечательное. Паня загорала по целым дням, потому что заняться было больше нечем. Обитатели двора то и дело посещали будки. Младший брат, подкравшись, пустил на Панины разогретые ноги изо рта струю холодной воды. Паня завизжала, а брат убежал. Чтобы он баловства не повторил и чтобы не так тревожно за спиной затаивался хмурый язычина, она улеглась навзничь. Солнце пекло отвесно, гудели в сорных зарослях травяные мухи, настоявшиеся запахи получались горячей и сбивчивей, потому что лежать носом к земле это одно, а носом вверх — другое, веки не держали солнца, и тоненькое сияние, подкрашиваемое их плотью в розовый ракушечный свет, войдя в Панину голову, разжижало мысли мозгов в теплое повидло, по которому слева направо все время плыли белые точки.

— Вы, што ли, сонцезаслоняете? — сказала Паня остановившемуся по пути к своей будке дяде Буле. — А Дмитровка и Пушкинская — то же самое? — вдруг спросила она, как бы подводя разговор к Столешникову, то есть к галантерее.

— Ты мне не хитри! — пресек ее замысел дядя Буля и хотя наблюдал Панины ноги с их дрыганья в пеленках и потом, когда крошечную девочку мыли в корытце с нагретой на дворовом солнце водой, и теперь — чуть ли не каждый день — на подстилке у лебеды, ибо все плюс он загорали тоже, тем не менее сделал сладкие, вдруг почему-то опасливые глаза и хриплыми словами сказал:

— Я принесу, но…

— Заплотют вам, не бойтесь.

— Попробуют не заплатить! Про это пусть думает твоя мама, но про остальное — ты!

— Про чегое-то остальное? Сендеров тоже может…

— Чулки будут по государственной цене. Шелковые. Но, — словно бы кому-то на ухо зашептал он, — только с примеркой! И чтобы при мне. Вы же сделаете дорожку, а потом откажетесь. И маму нам не надо, поняла?.. — добормотал Буля и ушел в будку.

Пане почему-то стало ясно, что дело принимает серьезный оборот, и у нее упало сердце, как падало, когда мягкая ночная бабочка сваливалась вдруг за шиворот и трепыхалась по телу. Поясним: что от мужчин лучше держаться подальше — она знала, почему — тоже как бы знала, но, живя в одной комнате с братьями и отцом, общаясь с уличными мальчишками и мужчинами-соседями, она, конечно, не брала в расчет, что это и есть те, которых надо опасаться потому, почему знала. Плохие ли, хорошие — они были до того свойские, что ущерб ей как уже почти девушке могли нанести разве что шлепком по пальцам или струей воды изо рта.