Сладкое искушение

— Зачем ты пригласил Джея на эту вечеринку? — вопрошает она.

Убедиться, что ты меня по-прежнему любишь. Но я не позволю ей вырвать из меня признание. Оно лишь усугубит положение. Какая ирония, ведь в итоге именно я все усугубляю. Своими выяснениями я сыплю соль на наши раны, снова и снова.

— Не знаю, — выдавливаю из себя я. Ну и что я творю? Истинный мазохист в поисках дозы боли, да еще и с садистскими наклонностями раз продолжаю раз за разом делать ей больно.

Она сильнее сжимает руки на моем костюме. Исходящая от нее страсть так велика, что меня начинает переполнять желание.

Дрогнувшим голосом она произносит:

— Я так больше не могу, Кай. Мне необходимо знать, что ты ко мне чувствуешь. Какими бы ни были твои чувства, я должна знать, чтобы поставить своего рода точку.

Вот и все — я ей небезразличен, но ее сей факт не радует. Пора мне прекращать мучить нас. Пора прекращать думать о ней, думать друг о друге, как бы больно это ни было.

— Я думал, что ты сможешь совладать со своими чувствами, — резко говорю. Но совершаю ошибку, заглянув ей в глаза, такие живые, даже в темноте.

— Это не так просто, — говорит она.

Я смотрю на нее с отчаянием. Пора сжигать этот мост — я внушу ей, что мне на нее плевать. Но разве мы уже это не проходили? Она же видит меня, как никто другой. Ох уж эта мания видеть лучшее в людях.

Нас окутывает дымом от ближайшего костра.

— Не зови больше Джея ни на какие вечеринки, Кайден. Если будет хоть малейшая вероятность встретить там тебя, я не приду. Мне слишком больно видеть тебя.

Даже сейчас, бросаясь такими словами, она остается милой, что затрагивает самые потаенные чувства.

— Так чего же ты пришла? — спрашиваю я.

Ее зеленое личико омрачается выражением печали и смятения. Потянувшись, она стягивает с головы черный парик. У меня весь воздух из легких выбивает. Длинных натуральных волос цвета меда больше нет. Передо мной стоит яркая блондинка с сексуальной стрижкой. Меня накрывает волна печали, ощущение какой-то утраты. Ей пришлось пойти на перемены. Со мной или без меня в ее жизни, она продолжает быть Нефом, и этого не изменить.

Я собираюсь с силами и говорю:

— В таком случае, лучше уходи.

Не надо. Не оставляй меня. Обними. Можешь перепачкать меня краской, Анна. Но скажи, что любишь. Покажи, что я тебе нужен. Продолжай мучить меня. Господи… она разворачивается и уходит. Прямо как в аэропорту Лос-Анджелеса.

Я должен отпустить ее. но меня начинает трясти.

— Подожди, — кричу я.

Она не останавливается. Пульс становится бешеным. Я пробираюсь сквозь толпу людей и бегу за ней, хватаю за руку и разворачиваю к себе.

Черт! Как она может вот так взять и уйти? Я дергаю ее на себя, понимая, что веду себя как абсолютный психопат, но у меня просто больше нет сил поступать как надо. Она — моя. Разве она еще не поняла? Ведь мои и тело, и душа прямо-таки вопят, требуя признать ее своей, во всех отношениях.

Она смотрит мне в глаза со смесью страха и надежды. Напоминая о том, какой я урод, раз продолжаю причинять ей боль. И снова, я все только порчу. Правильнее отпустить ее, но вместо этого я касаюсь ее лица идиотской горилльей лапой, проклинаю костюм за то, что он не даст мне насладиться прикосновением, проклинаю ее грим за то, что скрывает от меня ее кожу.

Мохнатым пальцем я стираю краску у нее над губой, но Анна отстраняется.

— Что ты делаешь?

— Я… — Вот оно. Безупречное коричневое пятнышко, одновременно невинное и сексуальное. — Хотел увидеть твою родинку.

В этот момент внутри моего костюма становится как в сауне. Больше всего на свете мне хочется поцеловать Анну. В последний раз ощутить вкус ее губ.

Даже не думай, горе-идиот. Сделаешь только хуже. Ей же лучше, если ты ее оттолкнешь.

— Чего ты от меня хочешь, Кай? — шепчет она.

Разве это не очевидно? Всего. Почему я не могу взять эти чувства под контроль? Почему вообще должен с ними что-то делать? Подобная несправедливость вызывает во мне ярость. Я крепче перехватываю Анну.

— Для начала? — рычу я. — Мне хочется познакомиться с каждой твоей родинкой.

Я чувствую, как она начинает дрожать и это доводит меня практически до точки кипения.

— Так дело только в физическом влечении? Это все?

Ненавижу себя за то, что не способен отпустить ее. Если я не в силах оттолкнуть ее, может получится вынудить ее сделать этот шаг?

— Скажи, что ненавидишь меня. — Ведь так было бы гораздо проще.

— Не могу. Я не испытываю к тебе ненависти.

От нее сладко пахнет жевательной резинкой. Все в ней манит меня.

— А могла бы, — уверяю я, притягивая ее ближе. — И должна.

Она пытается подавить подступающие слезы, когда произносит:

— Я отпускаю тебя, но только потому, что так надо. Надо двигаться дальше, но я никогда не возненавижу тебя.

Да. Отпускай. Живи. Может, тогда и у меня это получится.