Сладкое возмездие

Она подошла к застекленной двери, ведущей во внутренний дворик. По выходным Кейт частенько ставила шезлонг на широких каменных уступах и, потягивая кофе, наблюдала за птицами. Сейчас ей захотелось подышать вечерней прохладой. Воздух был напоен запахом роз и жимолости. Кейт подставила лицо бодрящему дуновению ветра.

– Выбрось это из головы, Кейт, – сказала она себе вслух, но это не помогло. Она была бы рада выбросить из головы слушание последнего дела, но снова и снова мысленно возвращалась к нему, все более утверждаясь в решимости разыскать свою дочь.

Она вернулась в дом, поднялась наверх и прошла через спальню в ванную комнату. Ступая по светлому ковру, она подошла к большому, во весь рост, зеркалу в старинной раме и немного помедлила, прежде чем погрузиться в душистую пену.

Выйдя из ванны, Кейт набросила махровый халат и босиком сошла вниз, в гостиную. Фотографии не давали ей покоя.

Кейт села на диван и прижала к груди подушку. Ей вспомнился мудрый совет, который она в свое время получила от одного старого, опытного судьи. Его звали Эндрю Пирсон.

Как-то вечером она зашла к нему в кабинет. Он взглянул на нее из-под дрожащих век и спросил:

– Вы не обидитесь, любезнейшая, если я вам кое-что посоветую?

– Конечно, нет, – с готовностью откликнулась Кейт. – Я буду только благодарна за любое наставление, которое предостережет меня от глупостей.

Эндрю хмыкнул.

– Речь не об этом. Я лишь хотел вам сказать, что на плечи судьи ложится тяжкое бремя. Проще говоря, судить людей чертовски трудно. Вы меня понимаете?

– Понимаю – и согласна с вами. Тот, кто вершит чужие судьбы, оказывается перед искушением почувствовать себя Господом Богом.

– Вот именно. Но при этом надо помнить, что, надевая мантию и входя в зал суда, мы отрешаемся от обыденной жизни: мы оказываемся на другом поле, где правила игры меняются.

– Мне даже сделалось страшно!

– Это еще мягко сказано. От нашей работы можно лишиться рассудка. Подсудимые в большинстве своем получают по заслугам, но от этого не легче смотреть им в глаза и своим решением отправлять их за решетку, а то и на электрический стул. – Он помолчал. – Однако сострадание – это одно, а соблюдение законности – совсем другое. Вот тут-то и зарыта собака: надо вынести справедливое, подчас жестокое решение – и потом жить дальше.

– Придется вечно носить его в себе, – тихо сказала Кейт.

– Ни в коем случае. Надо научиться отчуждать его от себя. Судебные вопросы должны оставаться в зале суда. Их нельзя нести домой, иначе работа, как червь, будет подтачивать человека изнутри. Сможете ли вы рассудком побороть свои чувства?

– Безусловно, – не задумываясь ответила Кейт.

Вспоминая этот давний разговор, Кейт грустно посмеялась над собой. Годы заметно поубавили ей самонадеянности.

Она искренне старалась следовать совету Эндрю и, откладывая в сторону судейскую мантию, откладывать вместе с ней все судейские дела, хотя бы для того, чтобы не сойти сума.

Но разбирательства, подобные сегодняшнему, надолго выбивали ее из колеи. Кейт зажмурилась. Нечего ворошить прошлое. Но когда речь заходила о ребенке, попавшем в «порядочную семью», выдержка изменяла ей. Она отчаянно хотела верить, что отец Томаса все-таки отдал ребенка в добрые руки, что бы там ни болтал разозленный Уэйд. Но теперь ее терзал страх: а вдруг с Сэйрой случилось то же самое, что и с Элси Гордон?

Да, Кейт добилась успеха в жизни, но она ни единого дня не знала душевного покоя. За внешним благополучием скрывалась мучительная тревога за судьбу родного ребенка.

Когда Кейт была моложе, она успокаивала себя тем, что ей было бы не поднять дочку одной; она даже не могла бы ее досыта накормить. Однако шли годы, карьера Кейт складывалась вполне удачно, и все же она не делала попыток разыскать свою дочь. Сомнения сковывали ее по рукам и ногам. Имеет ли она право вторгаться в жизнь взрослой девушки? Кейт знала, что у нее не хватит выдержки, чтобы при встрече с Сэйрой тихо уйти в сторону и не признаться, что она ее мать.

С годами Кейт все чаще сомневалась в собственной правоте. Возможно, было бы и вправду жестоко ни с того ни с сего заявиться к девятнадцатилетней девушке и сказать: «Знаешь, я твоя настоящая мать»; но Кейт необходимо было хотя бы убедиться, что приемные родители ее дочери оказались достойными людьми.

Энджи Стрикленд Гейтс поставила свою «хонду» в гараж рядом с «кадиллаком», принадлежавшим Кейт, и устало побрела к дому.

Едва переступив порог, она окликнула:

– Кейт, ау!

Кейт уже вышла из ванной и теперь сидела на диване в гостиной и прихлебывала маленькими глотками теплый чай.

– Я здесь, Энджи, – отозвалась она, опуская чашку на кофейный столик.

Энджи уже входила в комнату. Ей недавно исполнилось тридцать пять лет, но это совершенно не отразилось на ее внешности. Она по-прежнему выглядела прелестно: свежее лицо, высокая грудь, округлые бедра. Рыжеватые, подстриженные по последней моде волосы выгодно подчеркивали смуглую кожу и зеленые глаза.