Сглатываю. Она меня соблазняет? Малышка жмётся, затем взмахивает своими ресницами, отправляя моё сердце в нокаут. Мои яйца действительно уже в её руках.
– Вот. Хотела принести вам. Не знаю, зачем вообще пекла. Подумала, что стоит… в общем… вот…
Пирожки? Беру один. Пахнет отменно! Надкусываю. С мясом.
– Ты любишь пирожки с мясом? – улыбаюсь, поглощая один, беря второй.
Вика сияет. Необычная ситуация. Тем более для меня. Домашняя еда… Мне никто никогда не готовил.
– Я не очень. Но решила сделать для вас… – бурчит, пряча пылающие щёчки.
Блядь… для меня? Моя сладкая птичка готовила, думая обо мне? Пирожки и правда невероятно вкусные.
– Иди сюда, – притягиваю девочку к себе, впиваюсь в её сочные губы, – мне мало. Сука… мне мало тебя… птичка.
– И мне… Игорь Олегович… – шепчет, обнимая меня, – поешьте, пожалуйста. Я так старалась.
Хитрюга. Знает, что не устою. Но эти шорты… и майка.
– Ты бы не ходила в этих шортах по улице, – наворачиваю следующий пирожок.
Только сейчас понимаю, чего стоит еда, приготовленная девушкой для мужчины. Её вкус тем ярче, чем больше любви вложено. Через пирожки я понимаю её чувства. Хоть малышке очень тяжело признаться. Я понимаю…
– Почему? – удивляется.
– Потому что твоя задница в них слишком классная.
– Правда? Вам нравится? – она сдвигает тарелку с пирожками, открывая и слегка раздвигая бедра.
Рычу, желая просто посадить эту девчонку сверху и выебать. Да так, чтобы больше стоять не могла.
– Мне очень нравится… – облизываюсь.
– Сначала пирожки! – она вручает мне следующий.
– Твой пирожок я бы попробовал… – шепчу.
Она смущается. Но сжимает бедра. Возбудилась. Её девочка хочет внимания, ласки. И я дам ей все. Но чуть позже.
– Вика. Давай начистоту, – говорю девчонке.
Чувствую, как она напрягается. Буквально вижу, как выпускает иголки. Вздыхаю, беру ее ладошку в свою. Такая маленькая. Нежная. Нуждающаяся в защите и опоре. Отворачивается и смотрит в окно. Но расслабляется.
– Ты можешь не делиться. Я не буду закрывать дверь, – успокаиваю её, давая полную свободу, – если неприятно, всегда можешь уйти.
– Нет, – шепчет едва слышно, – я думаю, и правда пора поговорить. Но сначала хочу сказать… Игорь Олегович…
Облизывает губки, унося прочь всю мою серьезность. В голове рождается идея…
– Ммм? – не свожу глаз с ее лица.
– Я люблю вас, – шепчет едва слышно.
– Я тебя тоже люблю, – прижимаю ее к себе внезапным рывком.
– Правда?! – восклицает, тараща на меня свои прекрасные глазки.
– Да.
– Я так рада… – смахиваю слезинку с ее щечки.
– А теперь расскажи, что Кретов тебе сделал.
Она мрачнеет. И от этого выражения мне выть волком хочется. Я этого ублюдка закопаю!
– Вы знаете, что такое треш-стримы? – тихо спрашивает птичка.
– Да.
– Макс… в общем, мы с ним участвовали в подобном.
Не могу поверить своим ушам. Сам не особо знаком с этим явлением. Знаю лишь, что в процессе таких стримов случались реальные убийства. Неужели мою птичку… этот хипстер…
– Он бил тебя? – с трудом контролирую себя.
Желваки ходят ходуном. Боюсь самого себя. Всегда отличался отличным самоконтролем. Но всё, что касается птички, стало очень важным. Я просто слетаю с катушек, представляя, что её могли ударить.
– Да…
– Как долго? – говорю слишком жестко.
– Полгода…
– И ты терпела? Почему? Взгляни на меня.
Она всхлипывает, продолжая смотреть в окно.
– Вика, – надавливаю чуть сильнее.
Моя девочка. Вижу, как по её щекам текут слёзы. Ей очень сейчас сложно.
– Думала, что люблю его. Но он лишь… делал себе имя, – она начинает говорить быстро, – через мою боль прокладывал дорожку наверх. Я хотела убить себя. Хотела исчезнуть и испариться!
Прижимаю её к себе. Вика заливает слезами мою рубашку. Наконец-то её прорвало. Мы сидим, я глажу ее по голове. Птичка высказывает всё, что накопилось.
– А теперь он… – она начинает задыхаться, – решил запеть! Ублюдок! Ненавижу! Хочу, чтобы он сдох!
Он сдохнет, моя девочка. Уж я тебе обещаю. Окупит кровью каждую твою слезинку. Разорву этого тощего ублюдка на сто частей голыми руками.
– Он больше тебя не тронет, – говорю ей, целуя в макушку.
– Обещаете… обещаешь? – всхлипывает.
– Да. Клянусь.
Какое-то время мы сидим в моей машине. Вика успокаивается. На ее сладких губках проявляется подобие улыбки.
– Ну вот, – хочется разрядить обстановку, – ты сама стала называть меня на «ты», птичка.
– Я всю рубашку тебе намочила, – хихикает.
– Плевать. Главное, что высказалась. У меня тут идея родилась.
– Какая?
– Поехали ко мне.
Она отстраняется.
– В смысле, домой?
– Да.
– Но… я… – прячет взгляд и смущается.
– Никаких «но», малыш, – целую её в лоб, – пошли, соберешь вещи.
Она покорно топает за мной. А я чувствую себя мужиком. Героем, блядь! Принцем! Хочу защищать эту крошку.
У входа в подъезд прижимаю к себе и целую. Понимаю, что еле держусь. Соски девчонки топорщатся, готовые разорвать майку.
– Уверен, твоя сладкая девочка уже мокрая, – шепчу на ухо и подталкиваю девушку к двери.