Сладость горького миндаля(СИ)

Что же представляют собой братья и сестра Бреннан? Почему столь странно отозвалась кухарка об их внешности? Почему Джон Райт обмолвился про безумие одного из братьев, назвав, правда, эти слухи - сплетнями? Почему покончил с собой Уильям Бреннан? Вспомнив отпевание и похороны, Донован осознал, что кроме головы покойного на шёлковых гробовых покровах - он не видел ничего. На церемонии были несколько десятков людей, две женщины в одинаковых шанжановых платьях прошли мимо к скамьям в первых рядах, у гроба рыдала женщина под вуалью, её утешал красивый пожилой человек. Больше Чарльз, увы, ничего не заметил.

Но Донована удивляло другое. Он не был любопытен: сплетни наводили на него тоску, злоречие утомляло, он забывал рассказы досужих кумушек, если где слышал их, раньше, чем отворачивался. Да что там! Его память была его силой и его бедой: причудливая, живая, непостоянная, она сохраняла, как дагерротип, воспоминания далёкого и совсем ненужного былого, впечатывала в себя пейзажи и портреты, но обнаруживала роковые провалы в настоящем, просто не подчиняясь ему. Он никогда не помнил, что ел вчера, не мог вспомнить прочитанное в газетах, забывал имена встречных людей. Для него мукой была встреча с когда-то знакомыми по школе и академии - он смущался, не решаясь попросить напомнить ему имя говорившего с ним. Впрочем, жил он анахоретом, и такие встречи бывали нечасты. Но почему сейчас он не мог забыть бледного лица и чёрных, как вороново крыло, волос неизвестного покойника на лилейных гробовых покровах? Почему жадно ловил каждое слово кухарки о людях, совершенно ему не знакомых? Почему второй день волновался, думая о предстоящем визите к Бреннанам?

Что ему в них?

Глава 3. Чума на постоялом дворе.

Дьявол есть обобщённый образ

всей мыслимой мерзости в каждом из нас.

Л.К. Вовенарг.

Чарльзу пришлось переплатить двенадцать шиллингов за фрак и десять - за сюртучную пару. Торговаться он никогда не умел, а портной брал едва ли не по лондонским расценкам. Но увидев своё отражение в зеркале, Чарльз перестал сожалеть о потраченных деньгах, а едва появился в новом костюме на улице, как сразу поймал заинтересованные взгляды двух девиц с кружевными зонтиками на Гарден-стрит, нищий же на углу назвал его "сэр". И так ли уж неправа миссис Голди, полагая, что платье делает красивым, подумал Чарльз с улыбкой.

Сюртук сидел превосходно.

Вечером в четверг, накануне того дня, когда им предстояло нанести визит Бреннанам, в мастерскую неожиданно зашёл сам епископ Корнтуэйт. Чарльз оторвался от витражей и заметил, что его преосвященство выглядит усталым: глаза его запали, а губы почти неразличимы на бледном лице.

Он сел в кресло у окна и тихо проронил:

-Мне придётся вернуться в Ноттингем раньше, чем я предполагал, мистер Донован. И потому я вынужден рассказать сейчас то, что я хотел поведать вам после вашего знакомства с Бреннанами.

Епископ умолк, разглядывая квадрат готового витража, но явно ничего не видел. Донован отложил ножницы и фольгу и приготовился внимательно слушать Корнтуэйта. Сердце его почему-то громко колотилось в груди.

Епископ начал размеренно и спокойно, точно читал проповедь с амвона.

-Я увидел Ральфа Бреннана в Итоне, где тогда преподавал богословие, а вскоре стороной услышал, что его семья на грани разорения. Я знал и учил ещё его отца, учил и его: волевой, энергичный, умный, он нравился мне. По окончании Итона он неожиданно женился, и все, кто слышал об этом браке, либо бледнели, либо начинали смеяться. В двадцать два года он взял в жены Эмили Хэдфилд, тридцатитрёхлетнюю старую деву, правда, со стотысячным приданым.

Донован, который молча слушал, быстро поднял глаза на Корнтуэйнта.

-Ах, да, - спохватился епископ, - я же не сказал, как выглядел Ральф. - Корнтуэйт усмехнулся. - Впрочем, вы видели его сына. Ральф был самым красивым человеком из всех, кого я знал. - Епископ ограничился этими скупыми словами, потом продолжил, - наверное, надо сказать и о его супруге. Эмили в пансионе дразнили Медузой Горгоной. Несправедливо, кстати, её взгляд вовсе не обращал в камень, просто, взглянув на мисс Хэдфилд один раз, у вас не возникало желания посмотреть на неё снова. Некоторые, бестактные и жестокие, демонстративно отворачивались. Но, думаю, вы понимаете, почему светские сплетники предрекали этому союзу несчастное будущее.

Епископ вздохнул.