Сладость губ твоих нежных

— Срать было не надо? — говорит она чистым и спокойным голосом, после чего коротко бьёт Катю кулаком в живот, но не даёт ей согнуться, вытягивая вверх за волосы. Катя стонет от боли, зажмуривая глаза. Зина бьёт её ещё раз, потом коленом в низ живота, и отпускает. Катя сгибается и сползает боком по стене на колени. Зина берёт её за шиворот и протаскивает по полу к луже, и, присев и надавив Кате на затылок, вжимает её лицо в тёплую, гадко воняющую массу, потом отпускает и встаёт. Катя плюясь садится на колени, держится одной рукой за живот, а второй вытирает с лица кал.

— Ещё хочешь? — спрашивает Зина.

— Нет, — говорит Катя, чувствуя на губах вкус Зининых фекалий и вонь.

— Тогда давай убирай.

Катя тщательно сгребает раздавленную кучку руками и выносит её к цистерне, сдавленно дыша от сильной боли в животе. Кал не хочет отлипать от пальцев, ляпаясь кусочками в гниющую жижу под отверстием люка, и, чтобы избавиться от него, Катя вытирает ладони о железные края. Спустившись с лесенки, она приседает, и моет руки и лицо мокрым песком. Плакать она начинает только теперь. Песок клеится к щекам, она вдыхает его в рот и выплёвывает обратно. Зина ждёт её возле сортира.

— Давай скорее, отбой уже давно, — тихо напоминает она. — Лужу можешь не вытирать, до утра сама высохнет.

Катя встаёт и отряхивается. Творожная луна всё так же светит ей в лицо. Луна находится далеко, и даже если Катя станет ей кричать, всё равно не услышит, поэтому Катя считает её глухой.

— Поди сюда, — говорит ей Зина, когда Катя проходит мимо неё. Катя вздыхает и нехотя поворачивается, затравленно глядя на свою мучительницу. — Поди-поди, бить не буду, — Зина стоит, облокотившись спиной на закрытую дверь сортира, руки её засунуты в карманы ватника.

Катя подходит, и Зина, вытащив руки из карманов, берёт её за плечи и прижимает к деревянной стене. Она смотрит Кате в лицо, а Катя поднимает глаза и смотрит на звёзды, чисто горящие высоко над землёй, ей холодно сквозь колготки, юбку, носки и дырявый сапог, живот ноет после ударов, на губах вкус кала и крови, сочащейся из оцарапанной о зубы внутренней стороны нижней губы, но Катя думает о том, что звёздам тоже холодно там, в открытой чёрной пустоте, где дуют сильные ветры, и сами звёзды, наверное, состоят сплошь изо льда. Зина начинает её целовать, нежно растопыривая губы и прижавшись к Кате всем телом, руками она по-прежнему держит Катю за плечи. Катя закрывает глаза от холода и распрямляет руки по стенке сортира, словно хочет уснуть.

— Тебя целовали мальчики? — спрашивает Зина шёпотом.

— Нет, — отвечает Катя. — Не целовали.

Пока она говорит, язык Зины облизывает её колеблющиеся губы.

— У тебя кровь.

— Ты же меня ударила.

— Прости меня, милая Катя, — шепчет Зина. — Ты ведь меня простишь?

— Да, — отвечает Катя. — Мне холодно.

— Мы сейчас пойдём. Поцелуй меня.

Катя открывает глаза и целует Зину в нос.

— Ты — ласточка, — шепчет Зина, и отстраняется от неё, облизывая губы. — Хочешь курить?

— Нет. Дым, он вонючий. От него кашлять хочется.

— Ты просто не привыкла, — Зина нагибается, зажигает спичку и продувает окурок, чтобы он разгорелся. — На, попробуй.

Катя всасывает из окурка едкое марево, давится и глухо кашляет. Из глаз её текут слёзы.

— Тссс, — прикладывает палец к губам Зина. — Макарыч услышит.

Катя сразу закрывает рот рукавом. Зина берёт у неё окурок и затягивается.

— Я у него окурок и стащила. Он же дымит, как паровоз, вещество не экономит.

Когда они подходят к двери барака, Зина бросает выжженный окурок и втирает его сапогом в грязь. Внутри, в тлеющей темноте безысходного ночного времени, она берёт Катю за запястье и шепчет:

— Разденешься — приходи.

Катя находит своё место, раздевается и ложится в холодное бельё, как в снег. Будущее видится ей опалённым белыми огнями звёзд до угольной черноты безлистых древесных ветвей, и сквозь него дует стирающий губы ветер, которому нет конца. Катя лежит в бесчувствии, пока не приходит Зина.

— Подвинься, — шепчет она, становясь коленями на Катину постель. — Что же ты не приходишь, я тебя ждала.

— Зачем? — спрашивает Катя.

— Зачем? Целоваться, вот зачем.

— И не надоело тебе ещё?

— Так мы же ещё не целовались по-настоящему.

— По-настоящему это как?

— В писю, в попу, вот как. Ты такого не знаешь? Сейчас узнаешь.