Сладость твоих губ нежных

- Повторим наш урок, - говорит Ольга Матвеевна, когда Катя закончила. - Ты вчера видела Бога. Какой он?

- Страшный, - отвечает Катя, помня, что это правильно.

- Вспомни теперь, что я говорила тебе перед этим о Боге. Я говорила тебе, что Бог - это я. Помнишь?

- Да.

- Значит, я - страшная. Я страшная?

- Да.

- А ещё я какая?

- Красивая, - предполагает Катя, надеясь, что это понравится Ольге Матвеевне.

- Может быть. А ещё? Я ласковая?

- Да.

- Я добрая?

- Да.

- Ну скажи, какая я ещё.

- Вы... умная.

- А ещё?

- Вы самая хорошая на свете.

- Повтори.

- Вы самая хорошая на свете.

- Раздевайся. Всё снимай, трусы тоже.

Поднявшись с колен, Катя снимает одежду, пальцы её потеют от страха. Скоро она стоит перед Ольгой Матвеевной совсем голая. Ольга Матвеевна встаёт и берёт девочку за плечи.

- Посмотри на меня.

Катя поднимает лицо. Глаза её уже повлажнели от наступающих слёз.

- Отойди немного назад. Ещё немного.

Катя отступает, пока голени её не упираются в кусачее одеяло, которым застлана кровать.

- Потерпи, деточка, - тихо говорит Ольга Матвеевна и сильно толкает Катю руками в грудь.

Этой ночью Катя долго не может уснуть, потому что сильно болят защипанные Ольгой Матвеевной грудь и ноги. Уткнувшись в подушку, Катя трогает невидимые в темноте синяки и тихо плачет. Раньше плакать она не могла, у Ольги Матвеевны она старалась сдержать слёзы изо всех сил, потому что заметила: как только они появляются на глазах, Ольга Матвеевна тут же начинает ещё сильнее наваливаться на неё и щипать. Щипает она не так, как Зина, а сильно, с птичьей жестокостью, сожмёт зубы свои, оскалится, схватит всей пятернёй и так сдавит, а хватает она глубоко, и пальцы у неё, как деревянные. Щипается, хватает и в глаза глядит - слёзы выдавливает. А однажды Кате было так больно, что она не удержалась и просто заплакала, скривившись, и в ярости стала царапать Ольгу Матвеевну, а та засмеялась, прижала Катю к подушке, схватила за уши и трясла, и лицо языком лизала, как мороженное, и шёпотом требовала гадости говорить, и Катя говорила, потому что испугалась, что Ольга Матвеевна опять станет её душить, и с тех пор решила больше никогда больше не плакать.

Катя плачет и слышит, как приходит Зина, садится к ней на кровать, воспоминания об их любовном бешенстве вызывает у Кати теперь тошноту и приступы боли в отдавленной плоти. Она тихо говорит Зине, чтобы та ушла. Но Зина не уходит, она некоторое время молча сидит на краю кровати, а потом вдруг рывком вытаскивает из-под Катиной головы подушку и набрасывает её Кате на лицо. Тяжёлое тело Зины наваливается на сверху, Катя пытается вывернуться, царапается и бьёт Зину кулаками по рукам и спине.

- Уйди, ну уйди, скотина... - глухо ноет она под подушкой больным от плача голосом. - Ну отстань от меня... Я больше не могу...

- Полижешь? - шёпотом спрашивает Зина, отвернув один угол подушки, чтобы Катя её слышала.

- Я не могу, меня тошнит, мне больно, - с плачем стонет Катя, хватая ртом воздух. - Отпусти меня, пожалуйста.

- Ты мне полижешь, - с уверенностью заявляет Зина. - Сейчас полижешь. Или я сделаю тебе вот так, - она хватает Катю за запястье, притягивает его к подушке, чтобы можно было продолжать её удерживать, и больно выворачивает Кате указательный палец. Катя коротко взвывает, впившись снизу зубами в наволочку. Зина отпускает её палец. - Ну что, полижешь?

- Да, хорошо, только отпусти.