Теплое октябрьское солнце отражалось в окнах, когда Маргариту выводили из номера. Бабье лето, казалось, слишком затянулось, хотя, видимо, во время путешествия погода может еще испортиться. Она должна была благодарить судьбу за то, что Брэм все-таки нанял повозку. Крытый экипаж, слава Богу, ему тоже было бы не по душе, если бы зеваки на улицах останавливались и глазели на знаменитую М.М.Дюбуа, которую везли куда-то, опозоренную.
Черт бы побрал этого Брэма Сент-Чарльза. Она никогда не простит ему того, что он с ней сделал, в одночасье разрушив ее планы на будущее.
— Сюда, дорогая.
Она могла только сжать зубы, услышав приказной тон, которым разговаривал с ней Брэм, его рука крепко обнимала ее за плечи, а пара других мужчин, одетых в форму солдат Конфедерации, замыкала шествие.
— С кем мы поедем? — спросила она, разглядывая свой эскорт, но он просто сделал вид, что не понял ее вопроса.
— Ни с кем. Я подумал о твоих тете и дяде, так же как и о дражайшей Нанни Эдне. О них позаботятся, пока я не разрешу тебе послать за ними.
Услышав это, она почувствовала новый прилив ярости.
— Разрешишь? Разрешишь! Ну уж нет! Я никуда не поеду без моих родственников. Они не могут оставаться здесь, в самом жерле сплетен. — Она от злости топнула ногой. — Ты пошлешь за ними немедленно, и я поеду вместе с ними. Иначе я умру от беспокойства за них.
— Ты должна была подумать об этом раньше, когда просила меня выполнить некоторые твои поручения.
Она взглянула на охранников — крепкий сорокалетний мужчина с пепельными вьющимися волосами и маленький кривоногий солдат лет пятидесяти. Ей показалось, что Брэму приятно демонстративно принуждать ее подчиняться на глазах у всех.
— Я не поняла сначала, что ты просто-напросто взял собор Святого Иуды штурмом, — ядовито прошипела она.
— Ты должна была знать, что я приду за тобой.
Она остановилась.
— Я думала, ты умер! Я тебе уже говорила. А теперь ты должен послать за моей семьей. Я никуда не поеду, пока ты этого не сделаешь.
— Поедешь, даже уже едешь.
Она уперлась пятками в землю.
— Нет.
Брэм приблизил свое лицо к ее лицу, так, что они смотрели глаза в глаза.
— Да. Либо силой, либо по твоей доброй воле. Мне все равно, как.
— Я закричу, — начала угрожать она, но, казалось, это его абсолютно не волновало.
— Давай, попробуй. Если кто-нибудь обратит внимание на происходящее, то тебя тут же узнают, вспомнят про скандал в церкви и пойдут дальше своей дорогой. Кроме того, у мужей в этой стране неограниченные права на своих жен.
— Как это чудовищно.
— Мне все равно.
— Я думала, что твои обожаемые Соединенные Штаты были основаны на принципе свободы воли. Разве не за это ты сражался на войне? — она с тоской посмотрела на него. — О, прости меня. Я забыла. Ты поклялся, что будешь защищать Союз до самой смерти, но сражался ты на стороне Юга.
Маргарита почувствовала небольшое удовольствие, когда ее замечание заставило его со страхом оглянуться на солдат.
— Что же заставило тебя так быстро изменить твои убеждения, а? — добавила она.
— Хватит! — его голос был жестким. — Сейчас ты едешь вместе со мной.
— Насколько я помню, иногда во время твоей обожаемой войны Линкольн освобождал рабов, — продолжала она, когда он выводил ее из холла.
Брэм снова повернулся и крепко прижал ее к себе так, что ей уже некуда было деваться от него.
— Да, Маргарет. Он освобождал рабов. Но он не освободил тебя. До тех пор, пока я не увижу документ, провозглашающий твою свободу, подписанный самим президентом Джонсоном, ты будешь подчиняться моим приказам.
— Никогда.
Он схватил ее за подбородок, заставляя смотреть прямо ему в глаза. Маргарита поняла, что зашла слишком далеко.
— Я не думаю, что ты полностью осознаешь всю серьезность собственных заявлений, Маргарет.
— Неужели?
— Ты продолжаешь настаивать на том, что ты заботишься о своих дяде, тете и няне, но ты никак не можешь понять, что они никуда с нами сегодня не поедут, и та забота, которой я временно их окружу, будет зависеть от твоего поведения и моего желания!
Он загнал ее в угол — если только он сделал это сознательно. Несмотря на то что в холле было тепло, Маргарита почувствовала озноб. Ее семья была всем для нее. Всем.
Брэм понял ее замешательство и добавил:
— Теперь ты будешь послушной девочкой, правда?
— Да, — процедила она сквозь зубы.
— Как насчет легкой улыбочки?
— О, конечно, — ее лицо исказилось от гнева.
— Улыбку, Маргарет, — настаивал он.
Она состроила ему гримасу. Это единственное, что она могла ему продемонстрировать.
— Ну, хорошо, мы поработаем над этим в будущем.
Маргарита была бы счастлива, если бы ей удалось как следует лягнуть его ногой. Вместо этого она высвободилась и стала спускаться впереди него по лестнице, задрав подбородок вверх и преувеличенно расправив плечи.
Но ее бравада не удалась, ее трясло, она чувствовала себя ужасно. Разозлившись на собственную слабость, она сбросила маску независимости и пошла обычной походкой.