Сладострастие бытия

Она встала и несколько минут глядела на себя в узенькое зеркальце над раковиной умывальника при свете лампочки без абажура. «А какой я сама буду в старости? И действительно ли то, чем я занималась с Джино, было любовью? А вдруг она кого-то убила, а теперь вспомнит об этом и убьет меня? Но нет, это невозможно. Ведь ее тогда посадили бы в тюрьму. Она, конечно же, не опасна».

Часам к двум ночи, тяжело ступая, вернулась к себе Валентина. Кармела услышала через тонкую перегородку, как она рухнула на кровать и как жалобно застонали пружины матраца. Потом послышался стук сброшенных с ног туфель.

– Так ты не спишь, принцесса? – раздался голос Валентины.

Дверь, соединяющая их каморки, открылась, и девушка увидела курчавую голову толстухи; прическа ее была несколько растрепана, помада на губах смазалась.

– Скажи-ка, Тина,– спросила Кармела,– у тебя вот много мужчин...

Та хмыкнула и сказала в ответ:

– Даже слишком много.

– И что ты от этого получаешь?

– Деньги,– ответила Валентина.– Ну ладно, пока. Я ложусь спать – устала как собака. Утомляет не занятие любовью. Утомляет хождение.

И она закрыла дверь.

Даже если бы Валентина и была расположена еще поболтать, Кармела чувствовала, что ей не удалось бы из нее ничего больше вытянуть. Да и что, собственно, она хотела узнать? Что искала? Ей хотелось не ответов добиться, а, скорее, сформулировать свои еще расплывчатые вопросы. «Я хотела бы знать... я хотела бы знать...» Ей никак не удавалось сказать самой себе, что именно она хотела бы знать.

Глава VIII

В последующие дни Кармела чувствовала себя одновременно и спокойной, и разочарованной. Казалось, Санциани безвозвратно впала в привычное для нее состояние. Отдельные слова время от времени показывали, правда, что ее мысль, подобно водам подземного потока, следовала по какому-то темному и извилистому руслу, но проследить ход этой мысли было невозможно.

Кармела попыталась было разговорить ее неловкими вопросами:

– Вы ведь знаете Венецию, синьора? Там, наверное, очень красиво...

Ответа не было.

– Как вам повезло, что вы так много путешествовали,– продолжала настаивать она.

– Да, много,– просто ответила Санциани.

У них больше не было этих вечерних разговоров, которые стали столь необходимы для Кармелы. «Я больше ее не интересую. Она обо мне больше не думает»,– говорила самой себе юная горничная.

А потом как-то раз после обеда, принеся из прачечной белье, она увидела, как Санциани вкладывала в конверт какое-то письмо. Старая дама вздрогнула и посмотрела на Кармелу.

– Я написала Лидии письмо,– сказала она.– Хочешь, я тебе его прочитаю?

– О, конечно, синьора графиня.

– А что это ты все время называешь меня «синьора графиня»? Что это значит? Ты хочешь меня в чем-то упрекнуть или ты уже пьяна?

– Нет, синьора...– ответила обеспокоенная девушка.

И тут же поняла, что графиня обращалась вовсе не к ней. «Кого же она теперь видит на моем месте?»

– Сядь! Мне не нравится, что передо мной стоят, когда я читаю,– сказала Санциани.

Кармела скромненько присела на краешек кровати. Санциани развернула листки, исписанные крупными буквами, характерными для ее почерка, и нацепила на нос очки в роговой оправе. Одно стекло очков имело трещину в виде лучистой звезды.

– «Лидия, дорогая... Завтра мы уезжаем в Канны. Я думала провести в Монте-Карло несколько недель, но прошло два дня, и я здесь больше не могу оставаться. Никогда не стоит возвращаться в те места, где ты когда-то была счастлива».

«А я-то думала, что она с этой синьорой Лидией в ссоре. Однако тогда ее припадок начинался именно так. Странно»,– подумала Кармела.