Сладострастие бытия

– Вольф, Вольф, не валяйте дурака, сейчас не самое удачное для этого время,– вмешалась Жанна, хватая врача за руку.

– А что здесь нужно вот этой девчонке? – вдруг произнес маркиз, указывая на Кармелу жестом дряхлого генерала, сраженного в тот самый момент, когда он отдавал приказ идти на штурм.

Кармела еще сильнее вжалась в стену своего убежища. Страх ее был тем более велик, что она ничего не понимала из того, что говорилось, поскольку разговор в уборной шел на французском.

Но, на ее счастье, в этот самый момент в комнату вихрем влетел какой-то молодой человек в черном, облегающем тело трико, державший в руках букет и листья деревьев. Он воскликнул:

– Слышите? Слышите?!

Все смолкли и услышали отдаленный шум, напоминавший стук проливного дождя по крыше.

– Снова успех,– сказал молодой человек, целуя руки сраженного генерала.– Вы должны пойти поздравить Барбару. Она только этого и ждет, чтобы снова начать улыбаться.

– Мой маленький Серж, ты великолепен,– сказал маркиз, положив руку на его плечо.

Они все вышли из комнаты. Жанна Бласто чуть задержалась, допивая свой виски, и в этот момент к ней приблизилась Кармела.

– Синьора, я горничная отеля,– сказала она.– Ваша подруга графиня больна. Я думаю, ей нужен врач.

И так быстро, как только могла и как позволяло ее волнение, она объяснила, что Санциани с утра начала жаловаться на сильные боли в пояснице и весь день не вставала с постели. Малейшее движение вызывает у нее крик. Кармела сходила за обедом в ее ресторанчик, но пожилая дама к пище даже не притронулась.

– А начиная с шести часов вечера она вообще перестала шевелиться. Лежит как неживая. И дыхание чуть слышно.

– Помнится, с ней такое уже случалось,– сказала Жанна.– Почему же ты не вызвала врача из отеля?

– Они там, в отеле, относятся к ней очень плохо,– покраснев, ответила Кармела.

И добавила, что она боится, как бы незнакомый врач, осматривая Санциани, не констатировал у нее помутнение рассудка и не решил отправить ее в больницу. Или же этим сможет воспользоваться администрация отеля для того, чтобы избавиться от графини. А она не хочет, чтобы графиню у нее отняли.

– Так это она тебя ко мне направила? – спросила Жанна.

– Нет. Когда я спросила у нее, где вы живете, она не смогла вспомнить. Она не вспомнила даже о том, что вы вчера к ней приходили. Потом дала мне ваш парижский адрес. Хорошо, что я запомнила то, что вы говорили в ее комнате про балет, и решила, что лучше всего было прийти сюда.

– Ты, значит, ее так сильно любишь? – спросила Жанна Бласто, взволнованная тревожным выражением лица девушки.

– О да, синьора!

Жанна погладила ее по щеке.

– Пойдем со мной,– сказала она.

Они вышли в коридор, и Жанна толкнула дверь в другую уборную, где Кармела увидела ту танцовщицу, которую наблюдала рыдающей несколько минут назад. Паламос со всем своим штабом окружали эту длинноногую богиню с тонким носом, выступающими ребрами и сильными бедрами. На лице у нее не было ни малейшего признака недавних слез. Она умела, видимо, лить слезы, которые не мочили лица. С диадемой на голове, с накрашенными черной тушью ресницами, с фиолетовыми тенями на веках и удлиненными ярко-красной краской глазами, Барбара Двайс упрямо продолжала дуться на Скрявина. В уборную влетел запыхавшийся, усталый, разбрызгивающий вокруг капельки пота чернявый, маленького роста, коренастый мужчина с курчавыми волосами, с усыпанными фальшивыми камнями плечами и с нескромно выделявшимися мужскими половыми признаками. Это был Скрявин, которого вызывали на «бис» семь раз.

Все окружили его, стали хватать за руки. Паламос подтолкнул его к Барбаре Двайс.

– Поцелуй ее, и пусть это все закончится,– сказал он.

Звезды обменялись поцелуем Иуды, причем каждый из них в этот момент смотрелся в зеркало. У всех присутствовавших вырвался вздох облегчения.

– Антонио,– сказала Жанна, профессиональным жестом поправляя оборку на платье одной из балерин,– не мог бы ты отпустить со мной Вольфа? Моей старой подруге очень плохо. Я хочу, чтобы он ее посмотрел.

– Не говори об этом при них! – зашипел Паламос, указывая на танцовщиков, словно Жанна допустила непростительный промах.– Ты ведь знаешь, они такие впечатлительные. Да, делай все, что хочешь, Жанна, дорогая, но только не сейчас. После представления – пожалуйста!

– Но, говорю тебе, она может умереть. Надо торопиться, уверяю тебя!

– Нет, это невозможно. Пока я отпустить Вольфа не могу. Он сможет отлучиться... после представления, только после него. Танцы – жестокое искусство, сама знаешь.

Жанна перекинула волосы на левую сторону и повернулась к Кармеле.

– Я скоро пойду с тобой, обещаю,– сказала она девушке.– Не хочешь ли посмотреть окончание спектакля?

Написав что-то на листке бумаги, она подозвала костюмершу и попросила ее отвести девушку на галерку.

Глава XIV

Около часу ночи, когда Жанна Бласто и доктор Вольф прибыли в отель «Ди Спанья», Санциани была уже на ногах и в самый разгар войны 1914 года выступала в политическом салоне, организованном у нее на квартире на улице Талейрана. Она возмущалась тем, что парламент продолжал находиться в Бордо.