Сладострастный монах

Голос, показавшийся мне смутно знакомым, придал мне решимости спросить, кому он принадлежит, но взглянуть на него я все еще не смела. Дерзновенный ответил, что он — Мартен, клирик отца Жерома. Это открытие прогнало прочь мои страхи, и тогда я смогла посмотреть на него. Мартен был невысоким светловолосым юношей приятной наружности с посверкивающими глазами. От меня не укрылось, что он так же волнуется, как и я. Казалось, он не знает, на что решиться: вновь атаковать меня или же спастись бегством. Он смотрел на меня так, словно предоставлял мне принять за него решение. Не стоит пояснять, что я нисколько не сердилась на него, и в глазах моих отражались восторги, которые я только что испытала. Убедившись, что я не питаю к нему зла, он кинулся в мои объятия и получил теплый прием.

Мы нимало не тревожились о том, что нас могут застать врасплох. Любви простительно все, потому мы и не видели ничего недозволенного в том, что он положил меня на амвон, задрал мне юбку и стал гладить меня по ногам и бедрам. Столь же нетерпеливая, столь и он, я ощупью нашла его лук и, о чудо, впервые в жизни испытала неповторимую радость обладания сим незаурядным органом. Каковы были мои восторги! Тонкий, но длинный, он как раз подходил для меня. Чувствуя зуд сладострастия, я сжимала возлюбленный жезл. С любовью и удовольствием я взирала на него, ласкала еще и еще, прикладывала к груди, брала в рот, сосала, старалась проглотить совсем.

А Мартен тем временем поместил перст ко мне в п…ду и помешивал там, словно суп в кастрюльке, затем начал вталкивать и выталкивать его, с каждым новым движениям увеличивая мои восторги. Поцелуями он осыпал мой живот, бедра и холмик Венеры. Отойдя от тех областей, он лизал влажным языком мои груди и нежно покусывал сосочки. Разумеется, я не могла устоять перед сим натиском любви. Откинувшись на спину, я привлекла его к себе. Не выпуская из руки предмет всех моих желаний, я старалась направить его таким образом, чтобы получить как можно больше удовольствий. То, чем мы занимались до сих пор, было всего лишь закуской перед основным блюдом. Движимый тем же стремлением, Мартен прижался ко мне и начал совершать поспешные толчки.

«Остановись, дорогой Мартен, — взмолилась я между вздохами. — Не так быстро, погоди».

Поерзав под ним, я широко развела ноги и соединила их у него за спиной. Бедра мои покоились на его бедрах, живот прилип к его животу, груди были придавлены его грудью, уста склеились, языки искали один другого и дыхание наше смешалось.

«О, Моника, — задыхаясь, проговорил Мартен, — какая замечательная позиция! Идеальная для любви».

Я была слишком поглощена смакованием того, что испытывала, чтобы отвечать ему.

У нас не хватило терпения продлить наслаждение. Я испытала неожиданный спазм в тот же миг, что и Мартен, и блаженство наше пошло на убыль. Мы по-прежнему лежали, не разнимая рук, но желание и удовольствие отказывались возвращаться.

А теперь, Сюзон, пришло время рассказать, что за святой водицей окропил тебя отец Жером, когда отпускал грехи.

Первое, что я сделала, когда Мартен выскользнул из моих объятий, так это прикоснулась к тому месту, которое подверглось наиболее жестокому обхождению. Внутри и снаружи оно было покрыто излиянием, вызвавшим такие восторги, только теперь влага стала прохладной, точно лед. Это семя, ибо так называют белое вещество, что выделяется в результате обоюдного трения мужских и женских половых органов. Истечение семени также можно вызвать посредством руки, и отец Жером окропил тебя не чем иным, как семенем.

«А что вытекало из тебя?» — спросила я у Моники.

«То же, что из тебя, — отвечала она. — Разве ты не почувствовала, как все твое нутро увлажнилось? Но удовольствие, испытанное нами, — ничто по сравнению с тем, что может нам дать мужчина, равно как и мы ему. Страсть пронизывает, воспламеняет, сушит, убивает и возрождает нас». О, каковые восторги, милая Сюзон! Однако позволь продолжить рассказ!

Одежда моя, как ты можешь догадаться, измялась после столь бурного соития. Я расправила платье и спросила Мартена, который час.

«О, еще совсем рано», — пытался он меня уверить.

Но я услышала удары колокола, возвещавшего, что пора отходить ко сну.

«Я должна идти, но прежде скажи мне, как ты здесь очутился и как посмел сделать то, что совершил?»