Сластена

Третий моментальный снимок – тоже 1950-го. За спиной у Пьера – марокканская и тунисская кампании, битва в Хюргенском лесу, освобождение Дахау, и он, доцент греческого языка и литературы в университете Брауна, идет к отелю «Уолдорф Астория» на Парк-авеню мимо разношерстной демонстрации американских патриотов, католических монахинь и правых психов.

– Внутри, – сказал Пьер, театрально обратив вверх раскрытую ладонь, – я стал свидетелем состязания, которое изменит мою жизнь.

Это было собрание под будничным названием «Конференция деятелей культуры и науки в защиту мира», номинально организованное Американским профессиональным советом, но на самом деле – по инициативе советского Коминформа. Тысячи делегатов со всего света – люди, еще не разуверившиеся или не совсем разуверившиеся в коммунистических идеалах, несмотря на показательные процессы, нацистско-советский пакт, репрессии, чистки, пытки, убийства и лагеря. Великий русский композитор Дмитрий Шостакович приехал против воли, по приказу Сталина. Среди делегатов с американской стороны были Артур Миллер, Леонард Бернстайн и Клиффорд Одетс. Эти и другие светила не верили американскому правительству и критиковали его за то, что оно просит своих граждан относиться к бывшему бесценному союзнику как к врагу. Многие верили, что марксистская теория все еще сохраняет силу, несмотря на неприятные события. А события эти сильно искажает американская пресса, которой владеют алчные корпорации. Если советская политика кажется грубой или агрессивной, если внутри страны немного ограничивают критиков, то причиной тому оборонительный дух, поскольку с самого зарождения системы она столкнулась с враждебностью и диверсиями Запада.

Короче говоря, продолжал Пьер, все это было пропагандистской затеей Кремля. В столице капитализма Кремль подготовил себе мировую трибуну, откуда его голос прозвучит как голос если не свободы, то мира и разума, и на его стороне были десятки выдающихся американцев.

«Но!» – Пьер поднял руку и твердым пальцем указал вверх, парализовав нас на несколько секунд театральной паузой. Затем он сказал нам, что на десятом этаже отеля, в апартаментах люкс собрался отряд добровольцев-саботажников, организованный философом Сиднеем Хуком, – группа левых интеллектуалов, в большинстве не коммунисты или демократы из бывших коммунистов и бывших троцкистов, решившие бросить вызов конференции и, что принципиально, не допустить, чтобы критика Советского Союза стала монополией правых фанатиков. За пишущими машинками, мимеографами и только что установленными телефонными аппаратами они работали всю ночь, подкрепляясь закусками и спиртным, щедро поставляемыми гостиничной обслугой. Они надеялись нарушить ход конференции внизу неудобными вопросами, в частности о свободе творчества, и потоком пресс-релизов. И они могли опираться на поддержку тяжеловесов, даже более влиятельных, чем у той стороны: Роберта Лоуэлла, Мэри Маккарти, Элизабет Хардвик и зарубежных – в частности, Т. С. Элиота, Игоря Стравинского и Бертрана Рассела.

Противодействие конференции было успешным, оно привлекло внимание прессы и радио и попало в заголовки. На сессиях были заданы все неприятные вопросы. Шостаковича спросили, согласен ли он со статьей в «Правде», обличающей Стравинского, Хиндемита и Шенберга как «декадентствующих буржуазных формалистов». Великий русский композитор медленно встал и, пробормотав о своем согласии, показал, что жалким образом разрывается между совестью и страхом вызвать неудовольствие своих поводырей из КГБ и расправой, которую учинит над ним Сталин после возвращения на родину.

Между сессиями, в апартаментах наверху Пьер, за собственной машинкой и при собственном телефоне, познакомился с людьми, которые изменят его жизнь и со временем убедят оставить преподавательство и посвятить себя работе в ЦРУ и идеологической войне. Разумеется, управление оплачивало счета оппозиции, уясняя в процессе, насколько эффективно можно вести эту войну на дистанции – через писателей, художников, интеллектуалов, в том числе левых, которые пришли к независимым идеям после горького опыта соблазнов и ложных обещаний коммунизма. И нужно им было – даже если они этого еще не поняли – то, чем может обеспечить ЦРУ: организация, структуры и, прежде всего, финансы. Это оказалось важным, когда операции были перенесены в Лондон, Париж и Берлин. «В начале пятидесятых нам помогло то, что ни у кого в Европе не было ни цента».