Сластена

— Ты намеренно приближал меня, Макс. И все это время собирался объявить о помолвке. И будешь говорить, с кем мне видеться, а я должна слушать?

Он меня не слышал. Он застонал и прижал ладонь ко лбу.

— Господи, — пробормотал он. — Что я наделал?

Я ждала. Моя вина, бесформенный черный комок в сознании, разбухала, грозила меня поглотить. Я заигрывала с ним, дразнила, заставила бросить невесту, поломала ему жизнь. Сопротивляться этой мысли было нелегко.

Он вдруг сказал:

— У тебя найдется выпить?

— Нет.

За тостером пряталась маленькая бутылочка хереса. Его стошнило бы, а я хотела, чтобы он ушел.

— Только одно мне скажи. Что сегодня утром произошло в коридоре?

— Не знаю. Ничего.

— Для тебя это все было игрой, да, Сирина? Твое любимое занятие.

Это не заслуживало ответа. Я только посмотрела на него. По подбородку от угла рта у него тянулась ниточка слюны. Он поймал направление моего взгляда и вытер ее ладонью.

— Так ты погубишь «Сластену».

— Не изображай, будто этим ты озабочен. Тебе с самого начала был противен проект.

К моему удивлению, он сказал:

— Да, черт возьми. — К такого рода грубой откровенности склоняет алкоголь, и теперь он хотел задеть меня побольнее. — Женщины в твоем отделе — Белинда, Анна, Хилари, Венди и остальные. Ты знаешь, какие у них дипломы?

— Нет.

— Жаль. С отличием первого класса. Первого со звездой, первого по двум дисциплинам — какие хочешь. Классика, история, литература.

— Умные.

— Даже у твоей подруги Шерли.

— Даже?

— Никогда не задумывалась, почему тебя взяли с отличием третьего класса? По математике?

Он ждал, но я молчала.

— Тебя завербовал Каннинг. И решили — лучше держать тебя у нас, посмотрим, будешь ли кому-то докладывать. Никогда не знаешь. Какое-то время за тобой следили, заглянули в твою комнату. Обычные дела. Дали тебе «Сластену», потому что операция низкого уровня и безвредная. Подключили тебя к Чазу Маунту, потому что он бестолочь. Но ты не оправдала ожиданий, Сирина. Никто тебя не вел. Обыкновенная девица, умеренно глупая, рада, что получила работу. Каннинг, видимо, оказал тебе услугу. Мое предположение — хотел загладить вину.

Я сказала:

— Думаю, он любил меня.

— Ну вот, тем более. Просто желал тебе счастья.

— Тебя кто-нибудь любил, Макс?

— Ну ты поганка.

Оскорбление облегчило дело. Пора ему было отправляться. Кухня уже согрелась, но тепло от газа казалось влажным. Я встала, потуже запахнула халат и погасила конфорки.

— Так зачем бросать из-за меня невесту?

Но это был еще не конец — настроение у него переменилось. Он плакал. Или, по крайней мере, был на грани.

— Господи! — вскрикнул он тонким, сдавленным голосом. — Прости. Прости. Кто угодно, только не ты. Сирина, ты этого не слышала, я этого не говорил. Сирина, прости меня.

— Ерунда, — сказала я. — Забыли. Но думаю, тебе пора уходить.

Он стоял и рылся в брючном кармане, искал платок. Высморкавшись, продолжал плакать.

— Я все испоганил. Я последний кретин.

Я проводила его по прихожей и открыла уличную дверь. Последними словами мы обменялись через порог. Макс сказал:

— Только одно обещай мне, Сирина.

Он хотел взять меня за руки. Мне было жалко его, но я отступила. Не самое удачное время держаться за руки.

— Обещай, что подумаешь. Пожалуйста. Только это. Если я смог передумать, ты тоже сможешь.

— Макс, я ужасно устала.

Он как будто взял себя в руки. Глубоко вздохнул.

— Слушай. Очень может быть, что ты совершаешь большую ошибку. С Томом Хейли.

— Иди в ту сторону, и поймаешь такси на Камден-роуд.

Он стоял на нижней ступеньке и смотрел на меня снизу с мольбой и укором. Я закрыла дверь, помешкала перед ней, потом, хотя слышала его удаляющиеся шаги, накинула цепочку и пошла спать.

17

Как-то в декабрьскую субботу в Брайтоне Том попросил меня прочесть «С равнин и болот Сомерсета». Я унесла повесть в спальню и внимательно прочла. Я заметила небольшие изменения, но, когда закончила, осталась при прежнем мнении. Предстоял разговор, которого Том ждал, и он страшил меня — я знала, что не смогу кривить душой. Во второй половине дня мы гуляли по меловым холмам. Я говорила о равнодушии к судьбе отца и девочки в повести, об однозначной безнравственности второстепенных персонажей, о разрухе и запустении городов, о грязной деревенской нищете, об общей атмосфере безнадежности, о жестоком, безрадостном тоне повествования и угнетающем действии, которое производит она на читателя.

У Тома заблестели глаза. Ничего приятнее я сказать не могла.

— Точно! — воскликнул он. — Именно. Ты все правильно поняла.