Слава

Воздух в горах был настолько разреженным, что было трудно дышать, а сердце с каждым шагом билось все сильнее. Дома и улицы переливались в лучах яркого солнца, заливавшего все вокруг, тени было не найти, и спустя всего несколько минут кожа начала изнывать от переизбытка света. Покуда такси, громко сигналя, продиралось сквозь толпу людей, она прослушала сообщение от Морица. По всей видимости, передавал он, вмешались местные власти, ничего еще точно не известно: одни говорят, что заложников отпустили, другие – что они мертвы. Коллега обещал перезвонить, как только ему станет что-то известно.

Они оставили багаж в первой попавшейся гостинице и наняли гида. Их проводник оказался высок, суров и молчалив. Включив сотовый, Лео обнаружил семь посланий от германского культурного института.

– Кажется, у меня все-таки будут неприятности. Ты точно уверена, что они не могут подать на меня в суд?

«Еще один раз я услышу этот вопрос, – подумала Элизабет, – и мне уже на все будет наплевать. Еще один только раз, и я улечу отсюда первым же самолетом».

Но вопросы на этом прекратились – хотя бы потому, что Лео было нечем дышать. Они карабкались на гору вслед за гидом, со свистом втягивавшим воздух. Сердце у Элизабет колотилось, тяжесть физических нагрузок возобладала над страхом. Дорога пролегала по невысокой траве, то тут, то там к каменистому склону жались тонкие деревца. Словно из ниоткуда набежали тучи, воздух стал влажным, а свет – рассеянным, будто после множества преломлений. Затем начался дождь.

К тому моменту, как они добрались до пирамид, разразилась настоящая гроза. Грохотал гром, эхом отдаваясь среди утесов, над горизонтом, извиваясь, сверкали молнии, и все, что они могли распознать, были три каменных вершины, проступавшие сквозь дымку. Проводник замер, не шевелясь. Капли бусинками скатывались по его пластиковому капюшону.

– На самом деле все это меня не интересует, – произнес Лео. – Я просто пишу. Я изобретаю. А смотреть ни на что не хочу.

– А я не хочу попадать ни в какие истории.

Он обернулся и посмотрел на нее.

– Не превращай меня в образ. Я не хочу становиться героиней одной из твоих историй. Вот все, о чем я тебя прошу.

– Но это все равно была бы уже не ты.

– И все же. Даже если это уже не я, это все равно я. И ты это знаешь.

Дождь перестал. Не прошло и нескольких минут, как среди облаков проглянуло солнце. Пронизанный его лучами, туман рассеялся, и на поверхности огромных монументов неожиданно показались ступени. Долина, простиравшаяся у их ног, казалось, ушла еще глубже вниз, и у Элизабет возникло такое ощущение, словно хребет, на вершине которого они стояли, медленно устремился вверх. Где-то неподалеку журчал ручей. Элизабет задавалась вопросом, отчего ей вдруг так хочется плакать.

– Здесь убивали людей, – проговорил Лео. – Каждый месяц. Тысячами.

– И это никуда не делось, – ответил гид, не поведя и бровью. – Если закрыть глаза, можно это почувствовать.

– Вы знаете немецкий? Откуда?

– Изучал этнологию в Гейдельберге. Четыре с половиной года.

В это мгновение у нее зазвонил телефон.

Розалия отправляется умирать

Из всех моих персонажей она мудрее всех. Лет семьдесят тому назад Розалия была совсем юна, в школе училась на отлично, затем окончила педагогическое училище, сама стала учительницей, сорок лет преподавала. Дважды была замужем, у нее трое давным-давно взрослых дочерей. Розалия овдовела, пенсии ей на жизнь хватает, а насчет определенных вещей она никогда не тешила себя иллюзиями – поэтому вовсе не была удивлена, когда на прошлой неделе врач сообщил ей, что рак поджелудочной находится в неизлечимой стадии и жизнь ее теперь стремительно подходит к концу.

– Вы ведь хотели знать правду, не так ли, – произнес он с таким выражением лица, словно Розалия была маленьким ребенком и ей стоило гордиться тем, что взрослый человек доверяет ей настолько, что говорит с ней начистоту. – Хорошего могу сообщить вот что: сильные боли вас ожидают только в самом финале.

Она приняла новое положение дел практически с облегчением. Не пришлось ей и проходить через пресловутые семь стадий: не было ни возмущения, ни самообмана, ни медленной борьбы до самого принятия – лишь короткий период неверия, за которым последовала ночь, полная глубокой печали; наутро она уже полезла в интернет смотреть, где находится та самая швейцарская ассоциация, о которой она слышала, будто там помогают людям поскорее свести счеты с жизнью.