Слава богу, не убили

Адвокат, мать твою… И это нагло-пофигистическое выражение на морде: ну мы же все всё понимаем… Какие-то вообще границы у их цинизма есть?.. Нет — и тебе это прекрасно известно. Мы же и правда все всё понимаем…

— Пощему он думает, шшо я не сбегу?.. — Кирилл болезненно закашлялся.

— Ну он же не первый день работает. Он же умеет разбираться в людях. Он видит, что ты же не дурак, что ты способен оценить ситуацию. Ты ж сам знаешь: ну куда ты побежишь? За границу? Политубежища в Лондоне просить? Так у тебя невъезд туда пять лет… — он улыбнулся: типа подколол.

— А если я всем расскашу, шшо он меня вынудил написать это признание?

— Блин, Кирилл, ну кому ты это расскажешь? Кому ты нужен? Ты политик, что ли? Кто за тебя впряжется? А эта песня: «меня вынудили себя оговорить» — она такая, блин, старая, никто ее слушать не будет…

— То есть он уверен, шшо я щестно припрусь на суд, зная, шшо оттуда с гарантией пойду по этапу?

— Еще раз тебе говорю: он видит, что ты не дурак. И я вижу, что ты не дурак. Давай посмотрим твою ситуацию. Бабок для следователя, прокурора, судьи, как мы понимаем, у тебя нет. Забыли. Значит, твой выбор: либо ты уходишь в отказ, тебе предъявляют сто пятую, часть вторую — а это, между прочим, от восьми до двадцати. Или ты делаешь, как он предложил, он выходит в суд с самым мягким обвинением — а рассматривать более тяжкое, чем предложил следователь, судья все равно права не имеет. Повезет тебе — вообще ботву стричь не придется, условным сроком отделаешься. Но даже если дадут реальный — все-таки «крепкая» статья — через три года ты освобождаешься с гарантией. Это в худшем случае. Ты ж знаешь: зоны переполнены, людей там никому держать не выгодно и выпускают при первой возможности. Растлители малолетних выходят через год-полтора — новых растлевать. Так что если в отрицалово там не подашься, — он подмигнул, — вообще не заметишь, как срок пролетит. И, главное, не забывай: на зоне гораздо легче, чем в тюрьме. Все зэки знают: хуже всего — тюрьма. Представь себе камеру на тридцать шконок, где сидит, точнее, в основном стоит сто или больше человек. Где температура никогда не бывает ниже сорока градусов. И дикая влажность от пота, от кипяченой воды, от стираной одежды и простыней всяких. Где спят посменно или вообще не спят сутками. Где по полсуток ты не можешь посидеть хотя бы пары минут. И никакой вентиляции, и вонь от дючки, от обуви, от дешевого курева, и вши, и клопы, и тараканы, и крысы, и что хочешь… Туберкулез, гепатит, дезинтерия, чесотка, гнойные язвы… — в Сашиной речи Кириллу слышалось уже неподдельное вдохновение. — А ты же первоход: ты вот представляешь, например, как себя вести, когда ты в камере? На вопросы как отвечать, чтоб просто опущенным не стать? Думаешь, для этого голубым надо быть? Вот, скажем, зададут тебе вопрос про женщину твою, ты скажешь, конечно, что она у тебя на воле есть; тебя спросят, как у вас все бывает, делает ли она тебе минет, целуешь ли ты ее после этого? И стоит тебе хотя бы про это рассказать — все, тебя уже могут объявить петухом и тут же опустить на дубке. С одним пацаном так и было, реальный случай, я могу сто — таких, и других, и всяких — привести. И не советую сильно полагаться на воровские понятия; что, мол, беспредела сами арестанты не допускают. Или все эти разговоры, что сейчас уже не насилуют, «ножом и хуем не наказывать», всякое такое… Забросят тебя на хату, где кумовские рулят, кто сам стучал или крысятничал, — а они, чтоб на зону не попасть, сделают с тобой все, что менты скажут. И потом ты уже нигде не оправдаешься, ни в другой хате, ни на зоне: опущенный, даже по беспределу — он уже навсегда опущенный… — Саша замолк, как бы сам себя осадив. — И вот это все, Кирилл, — это даже не запугивание, а самая обычная реальность… я надеюсь, это-то ты понимаешь?.. Оно тебе надо?..