Слава, любовь и скандалы

— Где же он? Его забрали на работу в Германию? А где мадам?

— Как я уже сказала вам, месье, хозяина нет дома. А мадам у себя на родине. Всего наилучшего, месье Авигдор. — Экономка отошла от двери и захлопнула окошко перед его носом.

Авигдор не верил своим глазам и ушам. Ферма выглядела совершенно неприступной, как какой-нибудь средневековый замок. Что за черт! Почему она не впустила его? И куда мог подеваться Мистраль? Интересно, что он сделает с этой мадам Полиссон, когда узнает, что эта мегера не впустила его? Авигдор решил постучать еще раз, но сначала взглянул на небо. Уже начинало смеркаться, и до комендантского часа осталось совсем немного времени. Авигдор решил, что ему стоит поторопиться, если он хочет успеть вернуться в деревушку Бометт, где есть гостиница.

Разъяренный, изрыгающий проклятия, Авигдор оседлал свой велосипед и поехал прочь. Но в дубовой роще он остановился и оглянулся, чтобы бросить последний изумленный взгляд в сторону фермы.

И тут в окне верхнего этажа он увидел голову Мистраля, которого невозможно было спутать с кем-либо еще. Художник стоял и смотрел ему вслед. Благодаря острому зрению Авигдор сумел разглядеть непримиримое, решительное выражение на его лице. Их глаза встретились на какое-то мгновение. Мистраль отпрянул от окна. Авигдор с сильно бьющимся сердцем помчался обратно к воротам и стал ждать, что Мистраль спустится и впустит его в дом. Это все экономка. Мистраль, конечно, ничего не знал.

Медленно текли минуты, сумерки подступали к молчаливой, зловеще замершей ферме. Адриан Авигдор все понял. Он не плакал, когда немецкие солдаты маршировали по Елисейским Полям; он не проронил ни слезинки, когда пришивал желтые звезды на свою одежду; он не оплакивал мать, когда шел за ее гробом, но теперь слезы брызнули из его глаз.

Через пять месяцев, когда Авигдор уже работал на Сопротивление, союзники высадились в Северной Африке, немцы заняли всю территорию Франции. Неоккупированная зона перестала существовать. Крупный немецкий гарнизон расположился в Авиньоне, войска стояли в пяти километрах от Фелиса.

Почти два года Мистраль работал в поле. Даже ему пришлось признать тот факт, что, если он не будет участвовать в выращивании продуктов питания, как это делали все в Провансе, ему грозят принудительные работы. В любом случае, если он хотел есть досыта, то должен был обрабатывать землю. В магазинах Фелиса давно пустовали прилавки. Только фермер имел возможность есть хотя бы прилично. В больших городах люди умирали от голода, а молоко, мясо и масло увозили в Германию.

Мистраль днем трудился на ферме, а по ночам писал, как следует закрыв ставнями окна мастерской, чтобы ни один лучик света не пробивался в темноте. Он пользовался свечами, которые купила Кейт еще до войны. Его дальновидная жена многое запасла, и теперь у него было даже мыло, ценившееся на вес золота. Кейт набивала бельевые шкафы тяжелыми льняными простынями и скатертями, к большому неудовольствию Мистраля. Но теперь эти простыни после специальной обработки служили холстами для его картин. Они превратились в его бесценные сокровища. Когда он начинал работать, то забывал о намерении аккуратно расходовать краски. Очнувшись после многочасового стояния у мольберта, Мистраль с тоской разглядывал полупустые тюбики, бывшие такими полными, тяжеловесными до начала работы. Он чувствовал себя совершенно несчастным.

Прошло несколько недель с тех пор, как немцы заняли Авиньон, и перед домом Мистраля остановился черный «Ситроен». Из машины вышел немецкий офицер в зеленой полевой форме. Его сопровождали два дюжих автоматчика. Побледневшая, испуганная Марта Полиссон пошире распахнула ворота, чтобы водитель мог поставить «Ситроен» во дворе.

— Это дом Жюльена Мистраля? — спросил офицер на приличном французском.

— Да, господин.

— Идите и приведите его сюда.

Все французы боялись немецких военных, даже Жюльен Мистраль, хотя в его доме не нашлось бы радиоприемника, настроенного на волну Лондона, он не принимал участия в Сопротивлении, не сочувствовал ему и ничем не насолил властям Виши.

Офицер с улыбкой назвал себя:

— Капитан Шмитт. — Он протянул руку, и Мистраль пожал ее. Шмитт махнул рукой автоматчикам, и те опустили оружие. — Это большая честь для меня познакомиться с вами, герр Мистраль. Я давно восхищаюсь вашими картинами. Я и сам немного рисую, правда, совсем по-любительски. Но я большой поклонник искусства.

— Благодарю вас, — ответил Мистраль. Этот тип разговаривал точно так же, как десятки других мазил, общения с которыми он в прошлом всегда избегал. Униформа плохо сочеталась с комплиментами.

— До недавнего времени я находился в Париже и бывал у Пикассо в его мастерской. Я надеюсь, что вы позволите мне взглянуть на вашу студию, если это не причинит вам неудобств. Я столько читал о ней.