Слава России

Но не сразу предали смерти оклеветанного… Сомневался ли Узбек в заключении своих «судий» или же, напротив, желал дольше и злее истомить свою жертву? А скорее всего, просто прискучило молодому хану разбирательство, просто спешил он на очередную большую охоту, начинавшуюся как раз в эту осеннюю пору, а потому и отложил окончательное решение.

У отца отняли все имущество, возложили на шею его тяжелую колоду и, разогнав прочь его людей, приставили к нему стражу.

– Слава Тебе, Владыко Человеколюбче, что Ты сподобил меня положить ныне начало мучению моему, удостой же меня и кончить подвиг сей: да не смутят меня слова лукавых, и угрозы нечестивых да не устрашат меня! – воскликнул мученик, принимая свой горький жребий.

На другой день вся Орда двинулась к берегам Терека – в большой ханской охоте, как в войне, неизменно участвовали все татары. С собою гнали и рабов, и пленников. Сердце Константина обливалось кровью, видя, как отец вынужден идти пеш, неся на шее тяжеленную колоду, в которую по ночам заключали и руки его. Кавгадый думал, что такая кладь пригнет русского князя к земле, и тем больше будет унижение последнего, так будет он идти в вечном преклонении перед ругающейся над ним неправедной силой. Но богатырски могуч был князь Михаил, и, как ни тяжела была водруженная колода, а не преклонял он выи, не сгибал стана. Прям и покоен шел он, окруженный стражей и скорбящими о нем боярами и слугами, пел псалмы и утешал ближних. Мученичество и величие сошлись воедино, и Константину казалось, что отец подобен теперь Христу, несущему крест на свою Голгофу…

На ночь княжич по заступничеству Баялун получил разрешение оставаться при родителе и служить ему. Руки князя были закованы в колоду, и Константин переворачивал для него страницы Писания или Псалтири, которые отец, проводящий все дни в посту и страданиях, находил силы читать вслух. Княжич вторил ему иногда срывающемся от рыданий голосом.

– Батюшка-батюшка, не нужно было приезжать тебе! Обесчестили тебя поганые, а теперь и вовсе уморят без жалости! – сокрушался он, приникая к отцовским коленям и лобызая его ноги.

Отец, не имея возможности ни обнять, ни поцеловать сына, лишь отвечал ему исполненным кротости и ласки голосом:

– Не печалься, чадо, и не скорби по мне. Не огорчайся тем, что тот, которого привыкли видеть прежде в княжеском одеянии, теперь закован в колоду. Вспомни, сколько благ я получил в своей жизни, неужели же я не хочу потерпеть за них? И что значит сия временная мука в сравнении с бесчисленными грехами моими? Еще более должен я страдать, чтобы получить прощение за свои грехи. Вспомни, сам праведный и благочестивый Иов, будучи чист, претерпел много страданий. Тебя печалит колода? Не скорби, – скоро ее не будет на вые моей.

«Как и головы», – пронеслась страшная мысль, и еще горше заплакал Константин. Дни напролет он исступленно пытался придумать, как спасти отца, как устроить побег ему. Пусть бы ценой собственной жизни и нечеловеческих мук, но лишь бы отец был спасен! Он даже поделился своими мыслями с Баялун, но та лишь осыпала его своими удушливыми поцелуями:

– Бедный-бедный мой княжич, оставь эту мысль! Твоего отца стерегут люди Кавгадыя, он не сможет бежать! Ты лишь погубишь себя и ваших людей, но не поможешь ему!

Правы были братья, когда корили отца за милость к татарскому шайтану… Права была мудрая ханша, говоря, что стервятник не простит милости и выклюет милующее сердце…

В один из дней Кавгадый вывел своего пленника на торги, где было много народа, велел своим людям поставить его перед собой на колени и долго ругался над ним, оскорбляя поносными словами. А в завершении, вдруг сменив тон на заискивающий, сказал:

– Знай, Михаил, таков существует обычай у хана: если он разгневается на кого, даже из своих родственников, то приказывает держать его в колоде. Но когда гнев его пройдет, тогда он возвращает опальному прежние почести. Так и тебя завтра или послезавтра освободят, и ты будешь в большей чести!

Затем, обратясь к сторожам, шайтан спросил их:

– Почему вы не снимете с него колоды?

Те отвечали с насмешкою:

– Мы снимем ее завтра или послезавтра, как ты сказал!

– Так поддержите теперь колоду, чтобы она не давила ему плеч!

От этого заискивающего, притворно сочувственного тона похолодело дотоле пылавшее гневом сердце Константина. Татарское заискивание страшнее угроз, а кавгадыево «сочувствие» и подавно! Княжич понял, что муки его возлюбленного родителя подходят к концу, и участь его решена.

Измученный князь, меж тем, дождавшись ухода своего мучителя, сел отдохнуть в тени дерева. Вокруг него тотчас собралась разноплеменная толпа. Греки, немцы, литовцы, русские с любопытством разглядывали его и безо всякого смущения обсуждали унижение того, кто еще недавно был великим князем, жил в славе и богатстве. Константин бросился к отцу:

– Батюшка, не лучше ли тебе идти в свою палатку и там отдохнуть? Ты видишь, здесь стоит множество народа, все смотрят на тебя!