Слава России

– Всякому должно испытать себя, прежде чем отречься от мира, дабы потом не сожалеть о принятом решении. Монашеский подвиг не всякому дано вместить, и оттого не может быть благословения решению, принятому скороспешно, под влиянием впечатления. Такое решение должно вызреть в тебе. Обожди, поживи в миру, а если по прошествии времени желание твое останется прежним, тогда приходи.

Таково было напутствие игумена-чудотворца. Лаской святились ясные глаза на тонком и тоже точно бы внутренний свет источающем лице. Будто бы самое небо изливалось из этих глаз, самый солнечный свет лучами устремлялся в душу, согревая ее и наполняя невыразимым ликованием.

Яков наставление исполнил и вернулся к тетке. Но сердце его стремилось к Троице, и спешил он в чудесную обитель при всякой возможности. А в этом году сподобил Господь провести в ней все лето в трудах и молитвах…

Когда лето уже клонилось к концу, в монастырь приехал со свитою великий князь Дмитрий Иванович. Когда был он еще юн летами, татарский беклярбек Мамай предложил ему и его боярам свое покровительство в обмен на предоставление русских земель генуэзцам для пушного промысла. Генуэзцы были союзниками Мамая, и их выгода сулила и ему пополнение разоряемой распрей с Тохтамышем казны. Бояре смутились соблазнительным предложением, но голос игумена Сергия был тверд:

– На Святую Русскую землю допускать иноземных купцов нельзя, ибо это грех!

С того и пошло размирье с Мамаем… И, вот, теперь шел он на Русь со своею ордой, и пришел Дмитрий Иванович к почитаемому старцу с вопросом, надлежит ли ему стать с войском супротив поганых.

– Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде, – отвечал князю игумен. – Иди против безбожных, смело выступай против свирепости их, нисколько не устрашаясь, и если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой честью вернешься!

Благословил преподобный на брань великую князя и войско русское, и вот близился час решающий, и замирало сердце Якова в ожидании его.

– Эй, во сне ты, что ли, бродишь?

В тумане отрок неожиданно натолкнулся на богатыря, в котором сразу узнал сподвижника отца, инока Троицкой обители Александра, в миру – славного брянского воеводу Пересвета. Высокий, статный воин, и ныне более похожий на богатыря, чем на монаха, несмотря на одеяние схимника, он стоял, прислонившись спиной к березе и глядя на восток, где из сиреневой ночной дымки медленно поднималось багровое солнце. Худощавое лицо его, обрамленное густой русой бородой с едва наметившейся проседью, было отчего-то торжественным, глаза блестели.

– Мне не спалось, – ответил Яков. – Битва скоро…

– Да, – радостно отозвался бывший воевода. – Сколько лет ждала Русь этой битвы! Сколько лет копились в ней силы духовные, чтобы рати наши соединились и вышли на брань сообща. Ныне, сын, великое дело вершится. Подвиг единения русского! Понимаешь ли ты это? Прежде мы все друг с дружкой собачились, и за то били нас поганые. А ныне промеж них свара идет, мы же едины пред них – все князья, все бояре и воеводы наши, кроме разве что пары отщепенцев. Слава Господу, что даровал он князю Дмитрию Ивановичу разумения и решимости на рать сию подняться!

– Мы ведь разгромим сегодня поганых, правда, отче? – с жаром спросил Яков.

Воин-схимник опустил руку ему на голову:

– Если мы за Бога, то и Он за нас. Веруй, чадо! И молись.

В великую схиму отца и Пересвета перед самым походом постриг сам преподобный, благословив обоих иноков вновь вспомнить свое прежнее воинское призвание и обнажить мечи в защиту Святой Руси и Православной Веры. Земле Русской, из татарского ярма рвущейся, ныне все ратники нужны были, а паче такие, каковыми слыли в ины годы воевода Перествет и боярин Ослябя.

– Тебе тоже не спалось нынче, отче? – Яков прищурился – восходящее солнце ударило ему в глаза. – Отец сказывал, что перед боем не должно бодрствовать, но спать крепко, чтобы набраться сил.

– Сил можно набираться не только сном и пищей, – улыбнулся бывший воевода. – Здесь неподалеку живет дивный отшельник, уже двадцатый год не покидающий своей пещеры и проводящий все дни в молитвах, подобно древним столпникам, пустынникам… Он позволил мне на одну ночь разделить его уединение и подвиг. И это, сын, много лучшее укрепление силам, нежели всякий сон!

Солнце уже озарило землю своими благословляющими лучами, клочья тумана поспешно-боязливо расползались по отлогам, и вот-вот должна была разрушиться священная рассветная тишина.

– Разделим трапезу и помолимся Царице Небесной. Днесь Рождество Ее, и Она, благодатная, не лишит Христову рать своего покрова, – тихо сказал Пересвет, извлекая из-под плаща просфору.

Просфора и холодная, сладкая ключевая вода – таков был завтрак воина-схимника. Воину-отроку, немало проголодавшемуся за время утренней прогулки, показалась эта трапеза слишком скромной, но он, укорив себя за чревоугодие, смолчал. Бывший воевода, однако, отгадал его мысли, рассмеялся добродушно: