Слава Византийской империи

Франческо Бальдуччи Пеголотти, флорентийский торговец и писатель первой половины XIV века, работавший в торговом доме Барди, дал ценную информацию о товарах, продававшихся как в самом Константинополе, так и в Галате или Пире, а также о западных торговцах[976]. Пеголотти упоминает генуэзцев, венецианцев, пизанцев, флорентинцев, провансальцев, каталонцев, анконцев, сицилийцев и «всех прочих иностранцев» (е tutti altri strani)[977]. Бургундский паломник первой половины XV века Бертрандон де ла Брокьер (Bertrandon de la Broquiere) пишет, что видел в Константинополе множество торговцев разных народов, однако, по его словам, венецианцы «имеют больше власти». В другом месте он упоминает венецианцев, генуэзцев и каталонцев[978]. Конечно, помимо них в Константинополе было много и других торговцев как с Запада, например из Рагузы на Адриатическом побережье, так и с Востока. Торговая жизнь в Константинополе была на деле интернациональной.

Однако торговля перестала быть занятием византийцев. Она полностью перешла в руки западных торговцев, в основном венецианцев и генуэзцев, в известной мере также и пизанцев, флорентинцев и других. С царствования Михаила VIII Генуя занимала первое место в экономической жизни Византии. Генуэзцы были свободны от налогов, они могли строить и укреплять Галату, организовывать фактории и колонии не только на островах Эгейского моря и в Малой Азии, но также на берегах Черного моря, в Трапезунде, в Каффе (в Феодосии) в Крыму, так же как и в Тане, в устье реки Дон[979]. Каффа была особенно процветающим и хорошо организованным городом с весьма детально разработанным административным статутом (1449 г.)[980]. Византийский историк Пахимер восхищался генуэзцами, потому что зимние штормы не удерживали их от плаваний по Черному морю[981]. Венецианцы также были свободны от торговых налогов, и постоянное политическое и экономическое соперничество между двумя могущественными республиками, Генуей и Венецией, иногда приводило к ожесточенным военным столкновениям. Положение же Византии в этих конфликтах было весьма деликатным. В конце XIII века, когда в 1291 г. последняя крепость крестоносцев в Сирии – Сен-Жан дАкр (St. Jean dAcre) – перешла в руки египетского султана, Венеция оказалась лишенной всей своей торговли на юго-востоке средиземноморского бассейна. После этого вся ее энергия была направлена на отчаянную борьбу с Генуей на севере для того, чтобы отвоевать свои экономические позиции в Византии, Эгейском и Черном морях. Новый материал о торговых связях между Флоренцией и Константинополем показывает, что эта торговля была весьма активной, особенно в том, что касается зерна[982].

Однако вся прибыль от торговой деятельности множества западных купцов в Византии шла им, но не Византии. Экономическая зависимость Палеологов от богатых и сильных западных республик и городов была полной. В экономическом отношении Палеологи империю не контролировали.

Итальянское влияние на византийскую экономику можно проследить по монетам. В XIV веке, при Андронике II, Андронике III и Иоанне V была попытка проведения денежной реформы, в связи с чем были введены монеты флорентийского типа. Заметно также наличие венецианских монет. Последняя византийская золотая монета была чеканена при Мануиле II, возможно, в связи с его коронацией. На монете изображена Богородица, окруженная стенами Константинополя. Мы не знаем ни одной монеты последнего византийского императора, Константина XI[983]. Существует теория, что при Мануиле II и Иоанне VIII в Византии имела место денежная реформа по внедрению монометаллизма[984]. Теория эта, однако, не доказана.

Экономическое господство Запада в Византии закончилось с победоносным продвижением турок-османов. Постепенно они завладели Константинополем и остальными частями империи, Трапезундом, северными берегами Черного моря.

При общем безотрадном положении империи, внешнем и внутреннем, как-то странно читать относящийся к XIV веку анонимный трактат, приписываемый часто, хотя и неправильно, Кодину, о придворных должностях, где подробно описываются пышные одеяния придворных сановников, их разнообразные головные уборы и обувь, чиновные отличия. В трактате даются подробные описания придворного церемониала, коронаций, возведений в ту или иную должность и т. д. Другими словами, трактат служит как бы дополнением к известному сборнику X века «О церемониях». В X веке, в пору наивысшего блеска и силы империи, такое руководство было понятно и нужно. Однако появление аналогичного трактата в XIV веке, накануне уже для многих явно неминуемой гибели государства, вызывает недоумение и какое-то жуткое ощущение перед тем ослеплением, которое, очевидно, порою царило при дворе византийских басилевсов последней династии. К. Крумбахер, также недоумевая над появлением такого трактата в XIV веке, не без иронии заметил: «Ответ дает, может быть, средневековая греческая пословица: «Мир погибал, а жена моя все наряжалась» (о κόσμος έποντίζετο και ή έμή γυνή έστολίζετο)»[985].