Слава. Возрождение

– Все верно, – кивнула головой Глава. – Эти сучки посмели разговаривать со мной так, как будто я нашкодившая перворанговая и со мной можно обращаться, как с несмышленой девчонкой! Может, они бы и убили меня, но в кабинете было много народу, и мне кажется, они опасались, что не все воспримут их действия так, как им надо. Вдруг им просто отрубят башки, и все. Я нарочно собрала в кабинет всех, кто лоялен мне, – человек двадцать тех, кто со мной с младенчества, моих подруг и любовниц. И предупредила их, чтобы они рубили всех, кто покусится на мою жизнь. Может, они, Мудрые, все это и почувствовали. В общем, ушли они с угрозами, и вот – сам видишь. Осадили. Шатры Мудрых стоят у реки, они ждут, когда стены разобьют. Я сказала стрелять в Мудрых, если появятся в пределах выстрела, – говорят, что эти твари умеют рушить стены. Но, видимо, не на большом расстоянии, потому что стены до сих пор целы. Хотя это так, размышления. Итак – с чем ты прибыл? Помочь нам? Что у тебя в руках такое? – Глава указал на блестящий шлем управления скутером, который Слава побоялся оставить возле аппарата (вдруг кто-то наденет и сядет на скутер – не хватало остаться в этом городе во время войны за тысячу с лишним километров от жены, лежащей в медицинском «гробу»).

– Честно говоря, я прилетел за продуктами, – виновато признался Слава. – О ваших проблемах ничего не знал и был очень удивлен происходящим. Мы ушли на север, за тысячу с лишним километров отсюда. Воздушная повозка… скутер называется, он преодолел это расстояние за полчаса или чуть больше. Ну вот, я и здесь. Мне нужно будет вернуться назад, и скоро – там Хагра попала в неприятности, и я должен быть возле нее. А это шлем, чтобы управлять аппаратом.

– Хагра? Почему-то я не удивлена тому, что она попала в неприятности, – усмехнулась Глава. – Ее имя лучше было бы поменять на «Неприятность», это точнее отражало бы всю ее жизнь.

– Да, это точно, – грустно констатировал Слава. – Но теперь она вляпалась в такое, что есть сомнения, что она выживет. Ну да не о ней речь. Сколько штурмов вы еще выдержите?

– Максимум один или два. Если не соорудят машины для пробивания ворот и стен. А если все-таки вмешаются Мудрые, то и часа не простоим.

– А что будет, когда кланы войдут в город?

– Все как обычно. Воительниц, кто не удерет, – под меч. Все, что можно, пограбят. И в этот раз, похоже, уничтожат всех воительниц. Не успокоятся, пока не выловят. Клан прекратит свое существование. Всех мужчин передадут тем кланам, куда укажут Мудрые.

– А ремесленники, крестьяне?

– А что ремесленники? Ну пограбят их, а потом они так же будут работать, платить налоги, как и платили. Только называться будут именем другого клана. Для них мало что изменится. Ну, не считая потери денег и барахла. И то думаю, что они уже все ценное попрятали, закопали. Если не будут сопротивляться грабежам, будут живы. Так всегда было. Мы тоже ходили в набеги и грабили, что могли. Такова жизнь. Воительницы не должны застаиваться без работы, а их работа – воевать.

– Ясно. – Слава задумчиво побарабанил по столу пальцами, как будто играл на пианино, и, подняв голову, спросил: – Раненых у вас много?

– Много, – помрачнела Глава. – Человек тридцать тяжелых и много легкораненых, оставшихся в строю, как я. Лечить некому. Мудрых нет. Все воительницы – слегка лекари, могут себя перевязать, подруг, но чтобы вылечить раны, как это делают Мудрые, – этого нет. Не умеем.

– Так-так… – Слава еще побарабанил по крышке стола, потом решительно встал и приказал: – Веди к раненым. Начнем с этого дела. Потом разберемся с врагами. Тридцать человек здоровых воительниц тебе на стенах никак не помешают.

Они прошли на задний двор, где под крышей импровизированной лечебницы лежали десятки воительниц в различной степени колотости и рублености. Возле них дежурили несколько женщин, подающих раненым воду и меняющих им повязки. В воздухе стоял тяжелый запах крови и гноя, несмотря на ветерок, продувающий открытые стены: многие из ран уже загноились в жарком климате и источали нестерпимое зловоние.

Слава вздохнул и устроился на полу у столба, подпирающего балку крыши. Он посмотрел на стоящих над ним женщин, с надеждой взирающих на него, – они слышали ранее, что этот мужчина умеет творить чудеса, – и приказал:

– Сейчас я буду их лечить, меня не тревожить, не будить ни в коем случае. Принести мне какого-нибудь питья и чего-нибудь поесть. Я потом сильно захочу чем-нибудь перекусить. Ну все, отвалите от меня и не мешайте!

Воительницы послушно расступились в стороны, а Слава занялся починкой больных.

Заняло это все около двух часов. На глазах изумленных женщин многие из тех, кого они считали безнадежно больными, умирающими, сменили горячечно-красный цвет лица на нормальный, смугло-розовый, встали и ушли своими ногами, требуя еды и чего-нибудь пить, да побольше.

Слава тоже ушел своими ногами – в угол этой комнаты, где еще недавно лежали тридцать умирающих бойцов. Теперь в помещении шла активная приборка, мыли полы, убирали окровавленные повязки.