Слава

Один из парижских критиков заметил, что великая Соланж унизила себя, написав предисловие к книге такого ничтожества, как Бруйеду. Она оскорбилась до глубины души. И назначила свидание Бруйеду в баре «Зеленый абрикос». Соланж явилась с опозданием, перекошенным лицом и пустым взглядом.

— Читай! — сказала она дрожащим голосом.

Бруйеду прочитал статью и, опустив голову, пробормотал:

— Что я могу поделать?

— Гениальный ответ! — засвистела Соланж, — Итак, по твоей милости уже набрасываются на меня. Я испытала унижение, возмущение, а ты не нашел в себе элементарной искры негодования.

— Ты могла бы и не писать предисловия.

— Прекрасно! Тогда ни один издатель не взялся бы за твою книгу.

— Тогда книга не вышла, и все было бы прекрасно, я полагаю.

Соланж всплеснула руками, хрупкими и тонкими как крылья:

— Великолепно! А мой муж? Что сказал бы мой муж, если бы мы не опубликовали книгу? Чтобы сохранить наш союз, чтобы ты не лишился меня, я согласилась покровительствовать чудовищу, и так-то ты благодаришь, отвергая мою жертву, которую я принесла! Ах! Вы, мужчины, роковое несоответствие! Ваш эгоизм растянут до бесконечности! Если бы я знала…

— Если бы ты знала что?

— Нет…ничего, — сказала Соланж, проглотив комок злости, — Я не пришла не для того, чтобы тебе насолить, а разработать план действия.

— Опять! — заскулил Бруйеду.

— Да! — закричала Соланж, — Ты думаешь, что я сдамся и не защищу своего любовника, свою любовь и свое реноме не сказав: «довольно, любезные!». Я взяла на себя ответственность за твой дебют в литературе. Ты проиграл первую партию. Надо выиграть следующую…

Бруйеду, моргнув глазами, тихо спросил:

— Что ты имеешь ввиду, моя Соло?

— Надо написать еще одну книгу, произведение, шедевр, чтобы заткнуть глотку нашим гонителям.

— Еще одну книгу?

— Да, — сказала Соланж, — И на этот раз ты напишешь ее сам.

— Но я не смогу, — сказал Бруйеду, и настоящие слезы навернулись ему на глаза.

— Или ты сочинишь новую книгу, или я навсегда исчезну из твоего окружения, выбирай, — объявила Соланж.

Бруйеду выбрал книгу.

* * *

В течение 37 дней Бруйеду искал новый сюжет. На 38 день он признал, что разумно было бы написать роман без сюжета. С неистовством он включился в работу. Произведение должно получиться странным и привлекательным. Бруйеду изображал все, что ему приходило в голову, презирая самую элементарную логику и синтаксис. Он безмятежно аккумулировал грамматические ошибки и незнание пунктуации. Он исследовал поочередно мысли коня-скакуна и утомленного микроба, застигнутого врасплох. Он плодил героев, умиравших через 10 страниц; героинь, меняющих имена и цвет кожи по обстоятельствам. Он в поэтических выражениях воспевал содержимое ночного горшка, а лексиконом сантехника — юную провинциалку, рвущую сирень для своей матери. Время от времени, он прерывал свой рассказ фармацевтической рекламой или припевом песни, или деловой перепиской, а также скабрезной руганью против общества, или уравнением с двенадцатью неизвестными. В общем, это выглядело абсурдно, дико, но очень ново и очень самобытно.

Не затрудняя себя черновиками, Бруйеду печатал текст прямо на пишущей машинке. Его захлестнуло вдохновение. Вспоминая недавнюю трудность в сочинении простого заявления, он удивлялся этой внезапной и великолепной словесной легкости — он подумал, что сам черт ему помогает. Иногда, ночью, словари шуршали над ухом. Листва наречий освежала его тихим шелестом. Эпитеты раскрывали в тени свои едкие запахи. Деепричастия падали ему прямо в рот как спелые фрукты. Весь мир становился для него архитектурой слов, точек и запятых. Бруйеду просыпался среди ночи и, шатаясь, накидывался на пишущую машинку и воспроизводил, черным по белому, свои фантасмагории. Барабаня по клавишам, как на пианино, он бормотал:

-Соло! Соло! Ты сделала из меня другого человека.

Самое трудное — остановить этот нескончаемый поток. Не следуя никакой интриге, никакому персонажу, не заботясь о плане романа, Бруйеду не мог остановиться. Это было сильнее него: все должно идти своим чередом. Однажды, когда он работал с большим увлечением, неосторожным жестом он уронил и сломал машинку. Усмотрев в этом перст провидения, он прекратил дальнейшую работу над книгой. Текст прервался на середине фразы. Может, оно и к лучшему? Бруйеду взял ручку и внизу листа написал: «конец».

* * *

Бруйеду написал свой новый роман за 18 месяцев. Он назвал его «Ничто». Это был знак скромности. Он его предложил издательству «Пацио», это был знак верности. И он его посвятил «Соланж Виоланс, бесспорному мастеру французской прозы», это был знак литературной признательности, и в этом никто не сомневался.