Например, француз, исследуя один свой язык, никаким образом не может добраться до того, чтоб слова свои garde
(ограда в смысле стражи) и jardin (огород, в смысле сада) почитать от одного корня происходящими, как то показывают славенские слова. Славенин дойдет до значения их по лестнице, начиная от корня гр, и переходя к коленам гора, горожу, город, огород; но француз (как, разумеется, и другие языки) при словах garde и jardin остановится. В языке его название гром, гора, город произведены от разных корней tonner, топtagпе, ville, и следственно, ни между собою, ни со словами garde и jardin не имеют никакой постигаемой мыслями связи. Таким образом, слова сии, будучи отторжены от корня, становятся неизвестно откуда произошедшими.Дерево французское от них начинается и производит свои ветви, например, regarder
(смотреть или глядеть). Мы хотя такого глагола не произвели от корня гр, однако по связи колен нашего дерева можем видеть, почему француз под словом regarder разумеет смотреть. Собственный язык нам объяснит. Глагол смотреть в выражении, например, смотри на меня, значит просто гляди; но в выражении: смотри, не попадись в беду! значит то же, что охраняй, ограждай себя, остерегайся, то есть имей зрение свое оградою, стражем своим! Вот преимущество славенина: он по корням языка своего может доходить до коренного смысла чужеязычных слов, неизвестного тем самим, кто употребляют их!Покажем еще один тому пример. Француз говорит (гардероб).
Слово сие они сами в словарях определяют: комната для поклажи платья, белья. Мы имеем подобное слово ризница, но стесняя обыкновенно смысл слов наших, дабы после, нуждаясь ими, принимать чужеязычные, употребляем его в особенном смысле, говоря только о хранилище риз (лишь священнические одеяния). Не хотим также говорить одеждохранилище, и, приписуя нехотение свое бедности языка, объясняемся французским гардероб. Я говорю французским, но француз составил это название из славенских слов, и, следовательно, говорит по-русски. Каким это образом? - возопиют против меня и французы, и русские. (Может быть, последние еще больше первых). Вот каким, милостивые государи, если угодно вам без гнева меня выслушать. Мы уже видели происхождение французского garde, изменившегося из нашего град, и значащего у них ограду, ограждение (или по смежному понятию охранение, хранилище). Рассмотрим теперь слово robе (платье). Итальянец под тем же словом roba тоже разумеет одежду. Если спросить у них: что, собственно, по коренному своему смыслу значат их слова robе, roba? Они не найдут объяснения, кроме: так говорится.Но посмотрим наше семейство слов, на этом корне основанных: глагол рубить
произвел слоъарубец или рубчик (знак, оставшийся от посечения или порубления), а от сего произошли имешруб, рубище (т.е. толстая ткань или одежда, имеющая рубцам подобные нити: извне убо царскими одеждами одеянна, внутрь жерубы власяными. Пролог, 12 апреля); рубаха шшрубашка, оттого, что швы ее, какрубцы, откуда и говорится обрубить платок, то есть обшить его по краям. Теперь мы можем смело и безошибочно заключить. Французское robе, итальянское robа и славенское дуб, рубище, рубаха, как единством букв, так и единством значения, совершенно сходны. В других языках не видим мы происхождения сих слов, а в славенском видим.Почему же при стольких доводах сомневаться можем, что французское garderobе
не происходит от славенских град и руб? Мы уже видели, что gardе произошло от нашего град, и говорит то же, что наши, от этого же корня произведенные ограда, ограждение,или по иному корню, охранение (ибо что ограждено, то и хранимо). Мы видели, что слово их robе говорит то же, что наши руб, рубаха, рубище (в общем смысле, одежда, платье). Итак, какое ж сомнение остается: сложное их garderobе - славенское ограда рубое, т.е. хранилище одежд! Пускай без славенского языка попытаются они с подобною же ясностью вывесть значение слова своего.
Стоять лежанием