Славянские колдуны и их свита

Morowa dziewica
w bieliznie, z wiankiem ognistym na skroniach,
czoljem przenosi bialjowieskie drzewa,
a w ręku chustką, skiwawioną powiéwa.
Dziewica stapa kroki zljowieszczemi
na siolja, zamki i bogate miasta;
a ile razy kiwawą chustkaą skinie,
tyle palacоw zmienia się w pustynie;
gdzie nogą stąpi, świéžy grób wyrasta.

У Гримма указана литовская клятва: «Kad tawę Giltine pasmaugtu!» («Чтоб тебя Чума удушила!»)[306]. По своему стихийному характеру богиня смерти и Чума роднятся в преданиях литовцев с облачной женою – лаумой, о которой уверяют, что она рядится в различные одежды: если лаума надевает зеленое платье – это предвещает хороший урожай, роскошную зелень на лугах и нивах, если она показывается в красном платье – это предвещает жестокую войну, убийства и пролитие крови, а если в черном – это знаменует приближение голода и мора[307].

Поляки уверяют, что Моровая дева разъезжает в двухколесной повозке[308]; а лужичане рассказывают о невидимой колеснице, которая с грохотом носится по улицам в двенадцать часов ночи, и в том доме, возле которого она остановится, непременно кто-нибудь да сделается добычею смерти[309]. Поезд Чумы в Подолии называют «гóмин»[310] – слово, означающее громкий говор, неистовые звуки, шум, завывание бури[311]. Потеряв во время моровой язвы жену и детей, русин покинул свою хату и ушел в лес, к вечеру он развел огонь, помолился Богу и заснул. В самую полночь его разбудил страшный шум: издали неслись нестройные, дикие клики, слышались дудки и звон бубенчиков. Голоса приближались, и вскоре видно было, что по дороге тянется гомин. На высокой черной колеснице ехала Чума, сопровождаемая толпой чудовищ, стаей сов и нетопырей. Свита ее с каждым шагом более и более умножалась, потому что все, что ни попадалось на пути, даже камни и деревья, превращалось в чудовищные привидения и приставало к поезду. Когда гомин поравнялся с разведенным костром, Чума затянула адскую песню. Подолянин хотел было с испугу ударить в ближайшее к нему привидение топором, но и топор вырвался из его рук, превратился в живое существо на козьих ногах и понесся вслед за демонским сборищем. Подолянин упал без чувств, и когда очнулся – на небе уже сияло солнце; платье его было изорвано в лоскутья, а топор лежал переломленный[312].

Таким образом, Чума, подобно древним богиням, восседает на колеснице, и поезд ее сопровождается бурею и привидениями, то есть злыми духами и тенями усопших, точно так же, как, по германскому преданию, Один – бог, посылающий валькирий за душами убитых героев, – мчится во главе неистового воинства или дикой охоты, сопутствуемый демонами грозы и вихрей, мертвецами и костлявою Смертью. Это – поэтическое изображение опустошительной бури, веяние которой несет губительную язву; все, чтó ни встречается на пути, вихри ломают и увлекают в своем стремительном полете; адская песня, звуки дудок и бубенчиков – метафоры воющих ветров; Смерть, как мы видели, сама представлялась музыкантом.

По свидетельству немецких сказаний, Гелла ездит в колеснице или на треногом коне, то есть в грозовой туче, и шлет на Божий мир заразу; поражая людей, она схватывает дýши и навьючивает ими своего коня. О смертоносном действии моровой язвы выражаются: «Die Hell ist verjagt», а когда захворавший этою болезнью выздоровеет, о нем говорят: «Er hat sich mit der Hell abgefunden» («Он разделался с Геллою»). Богиня смерти, следовательно, является в качестве охотника, ловчего христианских душ; подобно Одину в его бурных полетах, она в некоторых сагах выступает на борьбу с жизнью в сопровождении большого воинства; за ней следуют свита и слуги, несущие ее знамя и оружие. Финны наделяют Чуму конем и колесницею[313]; а наше летописное свидетельство утверждает, что те незримые духи (навье), которые избивали полочан, ездили на конях.