Славянские мифы

Второй важный момент: в славянской мифологии (не только в славянской, впрочем, но сейчас речь именно о ней) имеются даже ритуально-календарные персонажи. Скажем, к их числу относят Масленицу или Купалу, возможно, когда-то они были схожи, например, с египетским Осирисом, символизируя умирание и воскресение (природы, растительности, солнца и так далее), и почитались как божества. Но впоследствии они стали связываться не столько с конкретным персонажем, сколько с ритуальным действом, с определенным праздником. Например, мало кто сейчас сможет с ходу сказать, каково происхождение праздника Ивана Купалы. А вот то, что в ночь на Ивана Купалу нужно искать цветущий папоротник, знают практически все. Несмотря на то, что папоротник вообще никогда не цветет в общепринятом смысле.

Иногда в нашей культуре появлялись образы, представляющее собой, как ни странно это звучит, порождения и христианской, и языческой культур одновременно. Для того чтобы понять, как такое было возможно, нам нужно обратиться к понятию бога (божественного) в народной культуре. Помните, выше шла речь о «Голубиной книге»? Это произведение – яркий пример такой культуры, о которой нельзя не сказать несколько слов.

К числу главных средств распространения христианства на Руси относились священные книги, иконы, миниатюры. Но далеко не все могли читать книги по причине неграмотности и далеко не все имели возможность послушать проповеди и разъяснения священников. Схожая ситуация была и в Европе – например, обилие скульптур на фасадах средневековых католических соборов иногда называют «Библией для бедных»: не умеешь читать – вот тебе изображение того, что будет, если начнешь грешить. То есть на протяжении веков складывались два прочтения христианства: один вариант догматический, строго следующий тому, что сказано в Священном Писании, второй народный, где сюжеты священных книг тесно переплетались с народными поверьями и представлениями. Самый простой пример: в христианстве, как известно, образ Бога Отца непостижим и невидим. Но простому человеку такое утверждение было непонятно, и в фольклоре появлялся образ бога как доброго бородатого дедушки, сидящего где-то высоко на облаках, а также сложились представления о том, что иногда бог ходит по дорогам в обличье странника или нищего, проверяя на милосердность христиан. Здесь слились два представления – древнее (языческое) о близости бога к людям и новое (христианское) о безусловном верховенстве божества над миром, его непостижимости и незримости, но при этом всеведении.

В. М. Васнецов. Сирин и Алконост. Песнь радости и печали. 1896 г.

Скорее всего, примером такого же синтеза языческого и христианского являются образы волшебных птиц – Сирин, Алконост, Гамаюн. Например, образ первой из них был (и есть) невероятно популярен в народном искусстве и фольклоре: изображение птицы с женской головой можно увидеть на страницах старинных книг, крышках сундуков, в сюжетах лубка. Когда христианство окончательно закрепилось на русских землях, Сирин стали называть райской птицей: более того, вокруг ее головы обычно изображался нимб. Считалось, что Сирин умеет предсказывать будущее и, прилетая в мир людей, поет песни о райском блаженстве. Но иногда ее пение может принести горе и даже свести человека с ума.

Схожие образы – Алконост (также птица-дева, пение которой может даровать забвение: как сладостное, так и опасное) и Гамаюн (может быть вестницей горя и разнообразных социальных потрясений). Возможно, когда-то, задолго до принятия христианства, предшественники этих птиц почитались как некие божества или олицетворения природных сил. Ну а когда на русские земли пришла новая вера, им добавили черты райских вестников, возможно, даже ангелов. И в итоге получились весьма интересные персонажи, истоки которых следует искать и в язычестве, и в христианстве. Вполне возможно, что прототипами этих волшебных полуптиц стали, например, греческие сирены или гарпии – легенды об этих существах, пусть и в трижды пересказанном и перекрученном виде, вполне могли попадать на славянские земли.

Г. Вертхаймер. Поцелуй сирены. 1882 г.

Птица Гамаюн, сидящая на пушке, по сей день присутствует на гербе Смоленска. Она появилась на нем еще в XVII столетии, и, что интересно, в советское время этот герб не менялся.