Славянские отаку

— За все, — ответил один из «космонавтов».

Второй оказался щедрее на слова:

— Незаконное хранение оружия, содержание притона, укрывательство нелегалов, хранение и употребление наркотических веществ, покушение на убийство, групповое изнасилование. Это все про вас.

— Доскакались, — прошептал Нестеренко. Стальные спицы пронзили его грудь и левую руку, стало трудно дышать. — Переверните меня на спину, пожалуйста. Не то чтобы я очень хотел жить, но я сейчас уже всё.

— Чего? — спросил кто-то над его головой.

— Вызовите скорую, — попросил Нестеренко. — И дайте мне телефон, я позвоню в ГУВД.

— Зачем скорую, у тебя что, роды начались?

— А похуй, — прошептал Нестеренко.

— Учтите, я американский журналист! — крикнул Райтман. — Завтра же во всех газетах мира появится моя статья о преследовании ЛГБТ в России!

— Им поебать, — сказал Нестеренко.

Он очнулся от того, что его били по ребрам и кто-то прижимался к его рту большими мягкими губами. Нестеренко погладил этого человека по лицу и услышал:

— Ну все, Лёха, теперь ты зашкварен.

— Заткнулись все, я человеку жизнь спасал, — смутился омоновец.

— На оружие у меня есть разрешение, — сказал Нестеренко. — Вот этот черненький — гражданин ДНР, беленький — беженец с Украины, у него есть недвижимость в РФ.

— Я паспорт потерял, — всхлипнул Коля. — Я тебе тогда не сказал, боялся, что заругаешь.

— Группового изнасилования не было, — продолжал Нестеренко. — У нас всё и всегда по взаимному согласию… Я могу позвонить другу?

Ему нехотя протянули смартфон, он набрал Проктолога:

— Миша, слушай меня. Вытащи хохлят. Помоги Коле получить гражданство и мою хату. Допиши мою хуйню про Сирию и Хохланд, найдешь у меня в облаке данных… Надеюсь на тебя.

Братья все еще лежали на полу в наручниках, Коля плакал и давился соплями, Дмитро молча смотрел на Нестеренко.

Омоновцы сообщили, что скорая уже едет.

— Не доедет, — ответил Нестеренко.

— Димочка, не умирай! — рыдал Коля. — Что я без тебя буду делать?!

— По рукам пойдешь, — успокоил Нестеренко. — Желающих — вагон, ты у нас звезда интернетов. Надеюсь, когда-нибудь встретишь не такое говно, как я.

Колю вырвало соплями, один из омоновцев передвинул его и брезгливо обтер его лицо полотенцем.

— Малыш, прости меня, — сказал Нестеренко. — Тебе так будет лучше, правда. Мы все это время тупо мучили друг друга.

— Блядь, позволь мне решать, как мне лучше, — Коля снова захлебнулся от рвотного позыва.

— Да снимите вы с него наручники, он задохнется сейчас! — крикнул Райтман.

Омоновец помог Коле высморкаться в полотенце, но наручники не снял.

— Я сейчас в твоих доспехах боли, — пошутил Нестеренко. — Ощущения так себе.

— И что с нами будет? — спросил Дмитро.

Омоновцы пожали плечами.

— Я тебе скажу, что с нами будет, — прошептал Нестеренко. — В итоге мы все умрем. Разница только во времени. Итог существования любого человека — это смерть. Как бы ты ни выебывался, конец у всех один.

Доспехи боли снова сковали Диму, и его сознание растворилось в темном колодце с маленьким световым пятном наверху. «Ну и похуй», — успел подумать он.

Через месяц Коля Дмитрук, обколотый нейролептиками, сидел рядом с пальмой в холле психоневрологического диспансера и смотрел телевизор. Был выходной, время посещения. Сергеич и Егор разговаривали с Ваней на тему, когда можно будет забрать хохла.

— Я бы на вашем месте не торопился, — отвечал психиатр.

Коля держал в руках закрытый контейнер с элитной нямкой от Сергеича. Запах любой еды вызывал тошноту, несколько дней Коля прожил на одних капельницах с глюкозой.

Сергеич и Егор вышли на улицу. Было пасмурно, деревья рядом с ПНД желтели полураскрытыми почками, таджичка на газоне собирала мусор в большой черный мешок.

— Скоро сорок дней… Светлый был человек, — сказал Сергеич.

— Да ты ёбнулся, — ответил Егор. — В Рашке не бывает светлых людей, здесь только олигархи и охлос.

— Ты прав, Нестеренко был говно, — вздохнул Сергеич. — Но некоторые жители Этой Страны и Ближнего Зарубежья его очень любили. Непонятно почему.