Славянский кокаин

А люди, которых ждал Гриша, все не появлялись, ручка кейса с деньгами, с большими деньгами, между прочим, жгла ладонь. Грингольц боялся даже на мгновенье выпустить его из своих рук. Столько денег в одном банальном чемодане! Раньше Гриша видел такое только в американских боевиках. Он никогда не понимал, как эти остолопы — национальные герои и крепкие парни — все время умудряются где-нибудь да потерять эти деньги. Перепутать кейсы, забыть в такси, позволить какому-нибудь мелкому воришке украсть их. «Уж я бы никогда такие деньжищи не упустил, — думал всегда Грингольц. — Я бы сумел их уберечь от всяких там покушающихся».

Гриша приспустил боковое стекло, огляделся: вокруг никого не было.

«Черт, куда все делись? Слишком сильно опаздывают. Когда едешь за такими деньгами, так не задерживаешься. Вот если бы я не появился, это еще было бы объяснимо, но тех господ я не понимаю. И почему отправили меня одного? Разве так положено? Что я смогу сделать один, если, не дай бог, непредвиденная ситуация? Буду кричать: „Спасите! Милиция!“? Или в лучших традициях американских боевиков один раскидаю по сторонам штук пятнадцать ублюдков, а затем, поставив ногу на голову одного из них, картинно произнесу: „Asta la vista, baby“?

Гриша хмыкнул. Картинка, нарисованная воображением, ему понравилась. Грингольц редко бывал героем. Говоря откровенно, никогда. И, если не считать его отважного поступка в детском саду, когда он храбро спас девочку от омерзительного рогатого жука, больше ситуаций, возводящих в ранг супермена, в Гришиной жизни не случалось.

Как-то внезапно Грингольцу вспомнилась эта девочка. Она всегда почему-то всплывала в памяти в очень важные моменты Гришиной жизни, хотя они не виделись уже лет пятнадцать. Но это была первая любовь Грингольца, а она, как известно, не забывается. Девочка носила нежное имя Алина, обладала огромными карими глазами и длинными каштановыми волосами.

Родители Грингольца всегда приводили Гришу в сад первым, и он, не двигаясь, стоял у дверей, дожидаясь свою подругу. Когда Алина приходила, дети не расставались до самого вечера и закатывали истерики с плачем и рыданиями, если жестокие мамы пытались разбить счастье влюбленных и развести по домам.

Потом они разошлись по разным школам, иногда созванивались и даже встречались по выходным под бдительным присмотром родителей. Потом мамы что-то не поделили между собой, и свидания закончились.

«Надо бы позвонить ей как-нибудь, — думал Грингольц. — Удивится, наверное. А может, и не узнает вовсе. Или замужем уже. А ведь клятвенно обещали друг другу, что поженимся, когда вырастем. Хотя чем черт не шутит! Приеду весь такой красивый из Америки и женюсь. Ну, например, сейчас скрываюсь с этими деньгами, мчу в аэропорт, беру билет на первый же рейс до Москвы и лечу. В России за пару сотен баксов делаю себе новые документы, можно даже решиться на пластическую операцию. Нет, операция потом, сначала иду к Алинке, трясу толстыми пачками долларов перед ее носом, всячески намекаю на свою состоятельность и обеспеченность. А когда она уже готова рыдать и рвать на себе волосы из-за того, что упустила такого гарного хлопца и вышла замуж за полное ничтожество, не способное обеспечить свою молодую жену, падаю на одно колено, протягиваю кольцо с бриллиантом каратов на пять и прошу ее руки. Затем непременно последуют сопли, слезы, объяснения в любви и клятвы в вечной верности. Закатим свадьбу человек на триста, но сами сразу же из ЗАГСа уедем в путешествие. А гости пускай едят и пьют за здоровье молодых без нас. Я же всегда говорил, что молодожены — самые несчастные люди в день свадьбы. Выдерживать скопище пьяных идиотов, бесчисленных родственников, каждый из которых норовит дать бесценный совет и отпустить тупую шуточку, улыбаться бесконечным гостям и малознакомым людям — это испытание тяжелое. И все в самый счастливый для пары день. Кошмар! Поэтому мы поцелуем мамочек и тетушек на пороге Дворца бракосочетания, смахнем слезы счастья с глаз и рванем в аэропорт».

Тут размечтавшегося Гришу передернуло, как от удара током: из бара, располагавшегося в доме, перед которым Грингольц припарковал машину, громко разговаривая, вышли трое. Гриша немедленно поднял густо затонированное стекло, но было поздно. Один из людей схватил двух других за рукава черных куртокбомберов, мотнул головой в сторону Гришиного автомобиля и начал что-то быстро говорить, размахивая руками.

«Чертовы латиносы, — Грингольц заерзал в водительском кресле. — Сейчас начнется».

Он не ошибся: в окно машины уже стучали.

— Чего надо? — глухо спросил Гриша через небольшую щель.

— Здорово, приятель. Что потерял в наших краях? Мы думали, что давно обо всем договорились и ты понял, что здесь тебе делать нечего. Или соскучился? Заехал навестить?

— Слушайте, я здесь по личным делам. Я больше не торгую дерьмом. — Грингольц еще сильнее вцепился в кейс.