Славянский котел

— Мы не спрашиваем, кому тут что нравится и что не нравится. Тут мы все на работе. Если уж надо, так надо. Живи и радуйся. У нас так, и вы к этому привыкнете.

Борис возразил:

— Мне бы хотелось, чтобы всё делалось по желанию. И чтоб не было никаких принуждений.

Борис давал понять, что тирада врача–психолога ему не понравилась; и ещё он сразу же решил показать свой характер и своё желание считаться с ним, учитывать его интересы. Он для того и тон в разговоре взял несколько игривый, шуточный; говорил, а сам украдкой кидал пытливые взгляды, хотел бы знать, кто и как его воспринимает, какая роль отведена ему в этом новом и необычном для него ансамбле. Прибавляя к тону ноту напускной строгости и сознания своей силы, спросил:

— Где я буду работать? Где моя спальня?..

Ответил ему Иван Иваныч:

— Все ваши комнаты покажет вам Ирина.

К Борису подступился доктор Ной:

— Но прежде садитесь вот сюда — я должен измерить все параметры вашего самочувствия.

— Это необязательно. Самочувствие мое прекрасно.

Иван Иваныч заметил строго:

— Доктор должен знать. Таков порядок.

Ной вынул из своей сумки браслет–прибор для измерения давления. Быстренько смерил. Сказал:

— Мне бы ваши заботы: давление у вас, как у хорошего спортсмена: сто двадцать на семьдесят, пульс шестьдесят. У Наполеона был сорок пять, у вас шестьдесят. Хорошо? Да? Вам это нравится? Мне — да, нравится. И я о состоянии вашего здоровья буду сегодня же докладывать на материк.

Положив прибор в сумку, добавил:

— Вечером пойдёте на ужин к адмиралу, а сейчас вам всё покажет Ирина. С вами же мы встретимся завтра. Будет сеанс психологического тренинга.

Борис недовольным тоном заметил:

— Порядок жизни я бы хотел держать в своих руках.

Иван Иваныч и Ной будто бы этих слов не слышали. Они удалились.

Ирина повела Бориса на второй этаж. Они вошли в комнату, где были две кровати, диван, кресла, столик. Хозяйка раскрыла дверь балкона, и в спальне послышался шум морских волн. Борис вышел на балкон — перед ним открылась даль океана, и над ним, разливая блеск золотых лучей, сияло солнце. С криком и гамом носились над волнами чайки; одна большая, с крупной головой и красными глазами, — видимо, альбатрос, — подлетела близко, пронзительно крикнула, подавая радостное приветствие. Борис посмотрел вниз: с балкона, как с вышки, можно прыгать в воду, но в левой и правой стороне далеко в море уходил проволочный забор, затрудняя выход на берег.

Девичий голос окликнул Простакова: он обернулся, но вместо Ирины перед ним стояла незнакомая девушка, и, кажется, ещё не совсем взрослая.

— Меня зовут Ганна. Я покажу вам ванную комнату.

— А вы… Вы тут служите?

— Да, я всегда должна быть при вас, и если чего нужно…

— У вас украинское имя. И выговор тоже украинский. Я был в Донбассе, и вы…

— Да, я из Донбасса. Из Горловки, — наверное, слышали?

— Как же! Шахтёрский город к югу от Донецка. Там много шахт, терриконы… Я знаю. Если от него ехать дальше на юг, так попадёшь в Жданов. Он на берегу Азовского моря. Но вы… Каким образом вы очутились здесь?

— Меня продали в Турцию, в гарем молодого шаха. Отец остался без работы, а у нас семья, четверо детей. Ну, и пришлось ехать. Папе дали десять тысяч долларов. Я не знала мужчин, и за то, что я их не знала, дали так много денег. Меня привезли в гарем, а шах утонул, и нас стали продавать в другие страны. Я попала на остров. Теперь вот буду с вами.

— А теперь… вы уже знаете мужчин?

— Нет, не знаю. Я потому и попала к вам. Вы очень важный. Сказали, поважнее шаха. Я как вас увидела, так и обрадовалась. Вы молодой, красивый. Но главное — русский. Может, вы тоже украинец?

— Нет, я русский. Как это у вас говорят: кацап, москаль. А? Вы огорчились? Кацап, москаль — зачем же я вам такой нужен? А к тому же, вы молодая, несовершеннолетняя. Вам надо учиться, а потом выходить замуж.

— Я не молодая. У меня паспорт. Я могу голосовать.

— Вы очень красивая. Для шаха, наверное, таких выбирали — красивых.

— Да, нас выбирали. Все девочки, которые к вам приставлены — очень хорошие. Нам сказали, что вы большой человек, каких нет и в свете. А вы… такой же, как все.

— Ну, вот — я такой же, как все. Значит, вам сказали неправду. Да и как это может быть: большой человек, а такой молодой. Мне недавно исполнилось двадцать пять лет. Вы не знаете мужчин, а я не знаю женщин. Детский сад какой–то! А говорите — большой.

— Да, большой. Вы чего–то там нашли. И такое, что очень нужно Америке. Так вроде бы сказал Арсений Петрович, самый важный учёный, какие тут только есть. Он работает в корпусе «Б». Скоро вас к нему позовут и вы его увидите. Он тоже из Москвы.

— Я его знаю. Мы с ним вместе работали. Он мой учитель.

— Он очень строгий. Нам говорит: не ложитесь в постель с мужиками, а то вас поразит телегония. Обещал рассказать про телегонию, прочесть лекцию. Говорит, вы русские, вам надо выходить замуж за русских и рожать русских детей. Русский народ вымирает. Вы должны родить по десять–двенадцать детишек. И непременно от русских. Чудной какой–то!