Славянский викинг Рюрик. Кровь героев

Наконец к городу кинулись штурмующие подразделения. Вражеские воины ловко и быстро стали приставлять лестницы к стене и карабкаться наверх. И тут возбуждение охватило защитников. Они уже не прятались за ограждение, а становились открыто в пространстве бойниц и орудовали кто как мог: кто-то баграми сталкивал лестницы со стены, другие лили на головы врагов кипяток и смолу, иные, перевесившись через край, в упор расстреливали их из луков. Никто уже не думал о своей безопасности, у всех было одно стремление – не допустить вражеских бойцов в город и любыми путями и средствами уничтожить их!

Рерик, прижавшись к задней кромке башенного зубца, с трепетом наблюдал, как стремительно пролетали над ним камни, стрелы и дротики, слышал доносившийся снизу рев разъяренной толпы, крики и стоны, звон металла, и все эти звуки периодически перекрывались грохотом таранного бревна.

У передних зубцов башни плотно стояли воины; они наклонялись и работали руками так, будто на реке пробивали прорубь, ухали, охали, выкрикивали крепкие словца, подбадривали друг друга. Иногда некоторые из них падали на помост, отползали в сторону, морщась или крича от боли, а другие оставались лежать неподвижными, их за руки-ноги уносили по лестнице вниз. Все это Рерику было и интересно, и страшно одновременно, он следил за всем, стараясь не упустить ничего из виду.

Ряды защитников редели.

Внезапно над краем башни появилось бородатое лицо сакса с дико вытаращенными глазами. И тут же Годлав с внезапно потемневшими глазами, как-то странно вытягиваясь, вдруг рванулся к противнику, стремительно взмахнул мечом – голова вражеского воина отделилась от туловища и покатилась по помосту. Рерик, боясь пошевелиться, завороженно смотрел на нее, замечая, как тускнеют широко открытые глаза, а из среза мяса вытекает глянцево блестевшая на солнце темно-красная кровь…

Отец со странно неподвижным лицом повернулся к Рерику, его круглые глаза непонимающе уставились на сына, потом он вдруг закричал срывающимся голосом:

– Что здесь делает дитя? Почему он здесь оказался? (Как будто не сам привел его на башню ранним утром!) Убрать немедленно!

Рерика подхватили дюжие руки воинов и потащили вниз. Он был настолько поражен всем виденным, что не сопротивлялся и молча и покорно дал упрятать себя в каком-то закутке крепостной стены.

Годлав между тем, чувствуя во всем теле дрожь возбуждения и все еще судорожно сжимая в руке меч, осматривал крепостные стены, стараясь определить, как идет сражение, не сумели ли где-нибудь прорваться вражеские воины на стену. Но защитники стояли твердо. Он бросил взгляд на город. В трех или четырех местах полыхали пожары. Что горело – дома ли горожан или терема бояр или купцов – разбираться было некогда; заметил только, что там бегали люди, значит, можно рассчитывать, что распространения огня на весь город не допустят.

С разных участков обороны прибегали бойцы, сообщали, как складывались дела. Как он и ожидал, не выдержал отряд Микелича. Опытным взглядом заметил Годлав там какое-то замешательство, еще непонятно было, что произошло, еще не показались на помосте вражеские воины, но, чувствуя недоброе, он слетел по лестнице к сидевшей вдоль стены княжеской дружине, выдохнул:

– За мной! Мечи к бою!

И – точно: навстречу, выпучив бессмысленные, разверстые ужасом, незрячие глаза, бежало несколько человек, не слыша криков князя. Он не стал их останавливать, чтобы не терять времени, а по лестнице выскочил на помост: здесь увидел несколько саксов, теснивших защитников, освобождавших место для лезущих снизу все новых и новых вражеских воинов.

– Эх, я вас! – не удержался он от восклицания и полоснул мечом первого попавшего. Тот рухнул без звука, успев схватить судорожным движением отваливающееся плечо.

Мимо пробежали его дружинники, оттеснили от противника; началась молчаливая свирепая рубка, прерываемая иногда глухими выдохами, хрустом разрубаемых костей. Помост быстро был очищен от врагов, тела сброшены вниз.

– А где Микелич? – спросил Годлав.

– Погиб Микелич, – эхом ответил кто-то. – Вон там мы его положили.

И князь увидел старейшину. Тот лежал возле расщепленного деревянного заграждения, свернувшись калачиком; в груди у него торчала стрела, она пробила тонкую, изношенную кольчужку напротив сердца; смерть, как видно, наступила мгновенно, на лице убитого было выражение легкого удивления и успокоения одновременно.

«Погиб из-за своей скаредности и прижимистости, – невольно подумал Годлав. – Вечно он на всем выгадывал, сородичей во всем ущемлял, копил богатства. Зачем они теперь ему?»

И почему-то стало неловко и даже стыдно за те недоброжелательные слова, которыми он встретил Микелича с отрядом; надо было не тогда корить, а раньше приехать к нему в родовое поместье и потребовать получше вооружить своих воинов…

С тяжелым чувством Годлав вернулся на главную крепостную башню.

– Ну что, князь, кажется выстояли? – встретил его Дражко, поблескивая веселыми глазами. – Натиск слабеет, кое-где противник отступил. Скоро отхлынет повсюду.