Славянское фэнтези

Михась боязливо подъехал к Индригу. Просто Лошадь все еще тяжело дышала и едва переставляла копыта после выпавшей на ее долю бешеной скачки. От крепкого запаха выпущенных на свет и разодранных внутренностей она со страхом прижимала уши и озиралась. Индриг провел большим и указательным пальцами по голоменям сабли, стирая кровь прежде, чем та свернется. Убрал оружие. Посмотрел на Михася и ободряюще подмигнул. Кощунник съежился. Желание что-либо говорить исчезло. Лицо воина было страшным. Кровь из широкого пореза на лбу залила щеки, малиновыми комками повисла на бровях и ресницах, бурыми пятнами растеклась по тегиляю.

— Песьи дети, сука ваша мать! — раздался горестный крик пришедшего в сознание десятника. — Комарика закололи, паскудники!

Они спешились и помогли десятнику выбраться из-под придавившего его Комарика. Из груди коня торчало сломанное оскепище кавалерийской пики. Десятник бранился и горевал о животном, не замечая ни погибших товарищей, ни собственного раздробленного колена. Кровь из рваной раны на виске широкой полосой стекала ему за шиворот. Он начал осознавать происходящее, только когда Индриг занялся его искалеченной ногой. Срубленные тут же на обочине ивовые ветви пошли на шины, зафиксированные кожаными ремнями, снятыми с убитых. Глядя, как руки Индрига затягивают узлы, десятник перестал истерично причитать и разумно сказал:

— Ох, Соловушка. Плачет по твоему заду длиннющий кол. Ох, плачет! — Вздохнул и огорченно добавил: — Да и по моему тоже.

За спиной Индрига вырос очухавшийся аварский боец. Воин понял это по изменившемуся выражению лица десятника и испуганному вскрику Михася. Он быстро обернулся. Мелькнула сабля. Авар повалился на спину с рассеченным горлом, из которого ударили небольшие, пульсирующие и при этом булькающие фон танчики. Индриг вернулся к наложению шины. Он выглядел спокойно и буднично.

— Казиминых посланников посекли, — начал перечислять десятник, настороженно выискивая взглядом других уцелевших противников, — своих людей положили. Мирную уплату дани, почитай, уже сорвали — будет грабеж и разорение. Умудрились напакостить обоим братцам единовременно. Так что если дело кончится колом, считай, что легко отделались. Вон там еще один закопошился. Добей, раз уж начал.

Индриг молча посмотрел в указанном направлении. Подошел к стоящему на четвереньках авару. Мелькнула сабля. Пальцы смахнули кровь с голоменей.

— Здорово ты наловчился ихним кривым мечом махать, — прокомментировал десятник. — По мне, так лучше дедовский, прямой.

— Воевода нас так и так приговорил, — отозвался Индриг. — По его мнению, нам не следует жить дольше чем до сегодняшнего вечера.

— С чего бы это?

— Гадалка нагадала, — сказал Индриг, одного за другим осматривая мертвецов. Он искал медальоны, бляхи и другие отличительные знаки.

Михась невнятно забормотал, заскулил. К странствующему кощуннику пришло понимание истинного масштаба и ужаса случившейся резни. О возможных последствиях он боялся и помыслить. Достаточно было того, что находилось перед глазами.

— Это та что ль, — десятник усмехнулся, — которую ты всю ночь жалил?

— Да хоть бы и она. — Индриг взял одного из погибших авар за руки и волоком оттащил в сторону.

— Дурость это! — рассердился десятник. — Дурость, которая всего этого ну никак не стоит. — Он обвел рукой место схватки.

Индриг оттащил в сторону еще два тела с овальными серебряными бляхами на шеях — послы Казим-хагана.

— Может, и обойдется, — сказал он.

— Ага! Жди! — проворчал десятник.

3. МЕШОК ЛИХА

«Ты когда-нибудь видел, как аварское войско обращается в бегство?» Не задай Индриг этого вопроса, как знать, где бы в тот вечер оказался Михась. Скорее всего, он провел бы его в корчме Родомира, еще засветло вернувшись в Ливград. Хороший кощунник всегда мог заработать на выпивку и закуску в подобных заведениях. При меньшем везении он сам стал бы закуской для обнаглевших болотных криксов.

Прежде Михась никогда не видел такого количества мертвецов зараз. При убийстве же присутствовал лишь единожды, когда в трактире, где ему довелось прислуживать, вспыхнула пьяная драка. Тогда рассорившиеся купцы похватались за ножи и один повалился на пол с кровоточащей дырой в животе. Стоило ли так горячиться из-за долга в три солида? Индриг не был похож на тех купцов. Он убивал спокойно и сноровисто. Без суеты и эмоций сек человеческую плоть и кости своей ужасной саблей. Так мастер-кожевенник выделывает телячью шкуру, или плотник собирает скамью, или иной какой человек занимается своим обычным ремеслом.

В глазах Михася охотник за головами сразу утратил романтический ореол, которым Грек наделил его поначалу. Теперь Индриг предстал перед ним в своем подлинном обличье. Он был мастером, чьим ремеслом являлась смерть. И Михась не желал путешествовать в обществе этого страшного человека. Причиной тому был не страх. Михась ощутил по отношению к убийце то же чувство, которое питали жители Ливграда, — отторжение и неприязнь. Он уже собирался с мыслями, прикидывая, как бы так поделикатнее распрощаться с воином, когда Индриг задал свой вопрос: