Славянское фэнтези

— Скажи мне, храбрый Ворожко, существуют ли в вашей земле благородные обычаи? Ведомы ли они тебе?

Площадь стихла. И харпы, и сполоты слушали негромкий голос Кейны, переводящий слова риттера. Ворожко кивнул:

— Конечно, доблестный Лоэн! Я знаю, что негоже требовать смерти юной девушки, но она — дочь врага, предателя. Это он убьет ее своей изменой, не мы!

— Тогда ты знаешь и другое, храбрый Ворожко! Всякая девица, даже виновная в тяжких грехах, вольна искать себе защитника. Того, чей меч не даст ей погибнуть.

Внезапно Велегост почувствовал, как в сердце вновь вспыхнула надежда. Риттер прав! Почему же он сам не подумал об этом?

Дедич задумался, затем покачал головой:

— Обычай такой есть и у нас, но…

— Благородный Кей Велегост, заступившийся за эту девицу, не может скрестить с тобой меч, ибо он тот, кому ты служишь. Однако же род мой не менее знатен, и ежели ты не сочтешь поединок со мной бесчестьем, то я — к твоим услугам. Впрочем, ты еще юн и вправе выставить вместо себя защитника.

Лоэн шагнул к дедичу. В лучах утреннего солнца сверкнула синеватая сталь. Ворожко отшатнулся, лицо пошло красными пятнами:

— Кейна! Переведи риттеру Лоэну, что я не хочу драться с таким славным и благородным воином, как он. Но я не трус! Пусть нас рассудят боги!

Он выхватил меч и расстегнул фибулу, сбрасывая плащ на землю.

— Ты разрешаешь, Кей? — Лоэн повернулся к Велегосту. — Разрешаешь суд Божий?

— Не надо…

Велегост, уже готовый дать согласие, удивленно обернулся. Танэла стояла возле неподвижного тела девушки, ее лицо было бело как мел.

— Поздно, Стригунок. Стана… она умерла.

Внезапно показалось, что воздух исчез, в легкие плеснула колючая холодная пустота.

— Боги… За что?!

Кей поднял взгляд к горячему светло-голубому небу, но там не было ничего — даже легкого облачка.

Боги молчали.

Елена Евдокимова УКРОТИТЕЛИ МИРОВ

Над серебряным блюдцем кружился туман. Сизая воронка то раздавалась, и тогда в прорехе появлялось темное, в мерцающих звездах небо, то вновь смыкалась, пряча картинку от глаз.

Виляя и покачиваясь, наливное яблочко двинулось на третий круг. Картинка в блюдце очистилась от серой пелены, и на замшелой стене далекого замка проглянули силуэты танцующих привидений. В воздухе поплыл аромат первых цветов, донеслись переливы тихой, чуть грустной мелодии. Яблоко завертелось на месте и остановилось.

Звук пропал сразу. Картинка выцвела, смазалась и тоже исчезла. В начищенном до зеркального блеска серебре отражалось конопатое, окруженное светлыми кудрями мальчишеское лицо.

— Да что ж это такое? — пробормотал Никита. — Опять, да?!

Кулак с грохотом опустился на стол. Блюдце звякнуло, яблоко дернулось и перекатилось на другой бок. Стоящий рядом берестяной туесок закачался, но устоял. Никита потер ладонь и, поостыв, осмотрел строптивый фрукт. У самого черенка обнаружилось пятнышко — то ли насмешка, то ли привет от обосновавшейся за окнами весны.

Ох уж эти «приветы»! Никита вытащил из-под стола короб. Яблоки едва закрывали дно. В нос ударил запах прелой листвы и гнили. Паренек покачал головой и захлопнул плетеную крышку. Все, довольно! Три неудачи подряд! А времени потеряно!.. Одну Ваську два дня уламывал, чтоб заклинание для замка сказала. И работу давно сдала, и привидений до поросячьего визга боится, а вот, поди ж ты, вредничает!

— Никита! — донеслось из распахнутого окна. — Ни-ки-ит!

У плетня стояли Ванька с Емелей. В руках — по удочке, Емеля, как старший, тащил ведро. Приятелей знала вся округа. Ванька коренастый, серьезный, а Емеля, наоборот, тощий как жердь, рот до ушей. И всегда вместе, особенно если созорничать требуется.

— Привет рыбакам! — Отдернув занавеску, Никита устроился на нагретом солнцем подоконнике.

— Ты чего дома сидишь? — спросил Емеля. — Случилось что?

— Ничего не случилось. — Никита скосил глаза на блюдце — оно стояло в тени, и от плетня его было не разглядеть. — Я к завтрашнему показу готовлюсь.

— Никак опять на Берез-горе колдовать собрались? — встрепенулся Ванька.

— Да не боись! В этот раз тучи не тронем.

— Точно?

— Точно, точно — тема не та… Как порыбачили?

Емеля ухмыльнулся:

— Двенадцать лещей и одна щука!

— Говорящая?!

— Да какая там говорящая! Самая обыкновенная, для ухи пригодная. Во!

Емеля вытянул щуку из ведра. Серая в черных крапинах чешуя тускло блеснула на солнце.

— Неинтересно! — исподтишка разглядывая добычу, заявил Никита. — Вот если бы говорящая…

— Ну, это ты, брат, хватил! — пробасил Ванька. — Кто тех говорящих видел? Перевелись, поди, все.

— Не скажи! Вон, Демьян прошлым летом не растерялся и печь самоходную получил!

— Слыхали, слыхали, — махнул рукой Ванька. — И про то, как Баба-яга новоселье справляла и как за новую избушку отблагодарила. Вот только с Ягой связываться — себе дороже.

— Бабуся она пакостная, — согласился Никита, — но коли одарит — в обиде не будешь!

— А что ж твой отец-чародей за то дело не взялся? — усмехнулся Емеля.

— Не мог он. Они с Ягой не разговаривают.

— И из-за чего?

— Отец не сказывает.

— Или не помнит уже?