Славия. Паруса над океаном

Да, с увечными была целая беда. Молодому парню в пятнадцать – семнадцать лет превратиться в безрукого или безногого калеку – горько и обидно. Казаки думали, что их ожидает обычная судьба: выдадут на руки заработанное серебро и отправят восвояси. Ну кому такой воин нужен? Поэтому посчитал необходимым встретиться с каждым лично и переговорить. При этом заверил, что воинам, целовавшим крест на верность, будет выплачиваться пожизненная пенсия на содержание в размере шестидесяти талеров годовых из моей собственной казны. Это потрясло не только инвалидов, но и все казачество. Теперь от желающих присягнуть князю и вступить в лыцарский корпус отбоя не было.

Присягу, конечно, принял у всех, но с лыцарским званием решил не торопиться. Пополнять корпус будем, но не часто, и только самыми разумными, нужными, преданными делу и адекватными людьми.

Все увечные, кроме двух будущих докторов, резко возжелали пойти в науку к нашей Рите. Видно, Иван подговорил. Впрочем, я не возражал, но строго предупредил, что отныне на них возлагается огромная ответственность, ведь они сделаются хранителями самых страшных тайн княжества.

Перед расставанием с офицерами запланировали решение других вопросов. Например, для организации первого этапа экспансии на новые земли требовалось определиться с формированием воинских подразделений – двух пехотных и трех отдельных кавалерийских рот, но самое важное – укомплектовать корабли личным составом. Кроме того, необходимо было организовать службу безопасности, школу разведки и спецопераций, заложить базис собственного университета – создать школу учителей, медицинскую школу, химическое, металлургическое, механическое отделения.

Мы должны будем немедленно пустить промышленное производство, в первую очередь стали и меди, развивать машиностроение, изготавливать станки и инструменты, оружие и боеприпасы. Заказы на другие изделия, в первую очередь сельскохозяйственную оснастку, придется размещать на стороне, так как сами мы их сделать не в силах. Это плуги, культиваторы, сеялки, сенокосилки и косы-литовки. Правда, кроме единичных экземпляров, изготовленных нами с Иваном, всех их в мире еще и в помине не было. Ну да и ладно, двину немного прогресс сельского хозяйства в Европе, зато, когда сюда придет моя армия, ее будет чем кормить.

Проконтролировал, как последний казак, удерживая седло на одном плече, а торбу с вещами на другом, взошел на палубу последней арендованной французской шхуны, приказал отдать швартовы и отправился на борт своей «Алекто». Мы сопровождали караван только до Константинополя, затем должны были идти в автономное плавание – выполнять обязательства, взятые на собственные плечи.

На моем борту кроме лыцарской команды, отправлялись в плавание две мои любимые девочки – супруга Любушка и сестра Татьяна, двадцать три казачки, восемьдесят восемь казаков и двадцать два будущих морских капитана, которых собирался доставить на обучение в Барселону. Семнадцать из них – подготовленные лыцари, изъявившие желание учиться еще в прошлом году, а семь – тщательно отобранные новенькие казаки.

В нынешней столице Османской империи пробыл три дня. В первый же день вместе с доктором Янковым посетил богатый дом местного придворного лекаря Ала ибн Хараби. О чем и как долго доктор и Хараби вели беседу, сказать не могу, так как уже через час покинул эту увлекшуюся диалогом компанию и отправился к собору Святого Георгия на поиски обитавшего где-то здесь отца Афанасия.

Искать никого не пришлось. Оказывается, все эти дни меня ожидали, и как только очутился у паперти собора, ко мне тут же подошел монах Каширского монастыря. Отец Афанасий, которого с детства называл дядей Володей, так как был он двоюродным братом моего отца, объявился буквально через десять минут.

Обо всех наших приключениях в пути он был осведомлен прекрасно. Информацию получил вначале от купцов, а затем, считай, из первых рук – от шедших в первом караване каширских казаков, которые останавливались для закупок на припортовых рынках. Дядя Володя отвел меня в сторонку и расспросил с необыкновенным тщанием.

Вообще-то отец Афанасий никогда не проявлял эмоций, но сейчас было видно, что мой рассказ ему явно понравился. Много вопросов не задавал, спросил только о количестве личного состава и о потерях как с нашей стороны, так и со стороны коронного войска. Услышав цифры, тихо хмыкнул, задумчиво покивал, затем подтолкнул меня к образу Спасителя и стал шептать молитву о павших воинах.

Его Божественное Всесвятейшество Вселенский Патриарх Яков удостоил меня аудиенции на следующий день. Это оказался серьезный седовласый мужчина с аккуратной бородой, внешне он выглядел спокойным, но явно был отягощен глыбой жизненного опыта. Впрочем, в такой значимый сан мог быть возведен только человек высочайших ума и крепости духа.