Славка, Колька, Сашка и самолёт(СИ)

-- Это он бруснику собирает. В бочки, закопанные в землю, засыпает, а сверху мёда много льёт. И всё это у него стоит. Год, два, три. Получается для иммунной системы очень хороший стимулятор, ну, и хмель присутствует. Съедаешь миску такого вот желе, и ноги как ватные, но наутро сил столько, что можешь марафон бежать, и организм очищается от всякой дряни. Однажды он пришёл ко мне, я с дочкой был, говорит, хотите посмотреть на медвежонка? Пошли мы. А там у него сарай, и там эти бочки закопаны. Медвежонок - пестун. Это годовалый, забрался, землю раскопал, и сколько смог съел этой брусники с мёдом. И свалился рядом.

-- Умер? - Славке жалко было медвежонка.

-- Нет, Вячеслав. Не умер. Он стал пьяным. Уснул. Мы с ним фотографировались. Светка поначалу боялась, за меня пряталась, а потом даже за лапу его держала.

-- А потом, что с медведем сделали? Убили?

-- Да, что ты заладил! "Убили! Убили!" Никто его не убивал! Погрузили на тележку и вывезли подальше в тайгу. Земли потом на бочки побольше накидали.

-- Это хорошо!

-- А почему Ведьмак? Потому что людей не любит?

-- Да, кто же го знает. Вся деревня его так звала за глаза. Но боялись. Силища невероятная в руках у человека. Он всех отвадил от Славкиной пади. Все тихо охотились. В каждом доме были ружья. Тайга же кругом. А этот нет. Только волчьи ямы. Силки, петли, брёвна на противовесах. У него ульи стояли там. Медведи шли на мёд. Так ни одного улья они не взяли. Вот такую оборону он устроил вокруг. А тут как то скот стал пропадать. Медведь стал скотину драть. Отбилась корова от стада. Он её и драл. Охотников полно в деревне, они и засаду на медведя устраивали. А он как заговорённый. Уходил от них. Обходил все ловушки, волчьи ямы с кольями на дне. Прямо как знал, что ему готовят. Как заговорённый. Обычно зверь так себя не ведёт. Бабки судачили на завалинках, что это оборотень вернулся. Того самого Славкина вспоминали. Это бабки. Им бы лишь бы лясы почесать.

Ну, и у народа и мысль созрела, что это раненный на ведьмаковской пасеке мишка мстит так людям. Выпили мужики и гуртом, человек тридцать повалили к деду Епифану. Я тогда мелкий был, но тоже увязался. Интересно же! Зашли во двор, кто на улице остался. Мы с пацанами забрались на забор, глядим, что дальше будет. Выходит Ведьмак. В рубахе нательной навыпуск.

-- Чего надоть?

Мужики горланят, перебивают друг друга, руками машут, угрожают. Понятное дело, пьяные.

Ведьмак посмотрел на них недобро так. Все враз заткнулись.

У него над входом в дом была подкова конская прибита. На удачу. Он так её легко потянул на себя, как будто она не прибита была вовсе, а приклеенная. Оторвал её. Гвозди аккуратно вынул, в карман к себе положил. Потом, не сильно напрягаясь, разогнул её. Бросил под ноги пришедшим.

-- Как сумеете снова согнуть - так и приходите снова. А от меня раненный зверь не уходит. Я над зверьём не измываюсь. Либо не подходит совсем или не уходит. Не мой медведь. А вы, мужики, ступайте по-добру по-здорову, а то места будет мало. Вы же потом лечиться пойдёте, да, власти жаловаться. Так, что не надо. Если нет среди вас охотников, способных с медведем справится, так я сам с этим мишкой разберусь. Только не надо всем кагалом ко мне бродить. Пришёл бы один-два, да, по-человечески попросил бы о помощи. Я помогу. А вот так... не надо. Меня горлом не возьмёте. Самим потом больно будет. А мне вас припарками лечить.

И мужики молча. Ни одного звука, развернулись, и вышли. Мы остались сидеть на заборе.

Так ведьмак подобрал это разогнутую подкову. О перила на крыльце снова её согнул её. Подправил на камушке, чтобы ровная была. Сходил в дом за топором и обушком снова повесил на место. Гвозди из кармана старые вынул, тоже поправил на камне том и на место приладил подкову.

А потом ушёл в тайгу. И через неделю на центральную площадь приволок медвежью лапу. Я медведей видел. Но такой лапы - никогда!

Огромнейшая лапища. Раза в два больше привычной. Страшная. Когти больше чем мой средний палец раза в два раза и толстые. Как большой палец на ноге. А он в одиночку его взял! После этого случая Ведьмака все стали ещё больше бояться и по мелочи старались не беспокоить. А он и не лез ни к кому.

Власти его тоже стороной обходили. Он сам по себе строил часовню. Потом уже и мужики к нему приходили. Сами. Спрашивали, что делать. Он говорил. А потом всё молча. Откуда-то привезли попа. Он освятил.

Дед Епифан добыл где-то рынду с корабля, повесил на звонницу. Нам интересно было позвонить. Он не пускал. Только в Пасху, пускал, чтобы звонили, все кто хочет. Но лишь бы без баловства. А когда лесные пожары были, то колоколенку использовали как наблюдательный пункт и звонили, когда пожар близко подходил.

-- Сколько же ему лет?

Отец Славы молча слушал.

-- Говорю же - не знаю. Может восемьдесят. Может и все сто. Никто не ведает. Всех пережил. Когда у бабки Авдотьи он жил, то всё про лётчика выспрашивал.