Мы сидели в сугробах не менее получаса. Несмотря на лунный свет, заглушающий большинство созвездий, прямо над нами переливалась крупная звезда. Она усиливала ожидание сказки.
Один раз на искрящийся снег и чешую булыжников набежала тень. Видимо, облачко зацепило лунный диск. Но не исключено, что это была тень драконьих крыльев. Однако в тот же миг на спуске показался подвывающий автобус. Какое после этого волшебство?
Форик так и сказал:
— После такого безобразия фиг он вылезет…
— Но тень все-таки была, — заметил я, чтобы утешить нас всех, а главное — Чижика…
Хотя зачем утешения! Никакого разочарования у нас не появилось. Ощущение волшебства не исчезло. Все равно что-то было под этой луной, под переливчатой звездой.
Потом, вспоминая детство в студенческих стихах, я сочинил такие строчки:
С этим ощущением сказки, озябшие, но довольные жизнью, мы вернулись в наш кинозал под лестницей. Радостно сжевали по горячему пирожку с капустой и включили аппарат.
Форик наугад выхватил из коробки кадрик. Вставил.
Оказалось — это Любовь Орлова. То есть американская циркачка Мэри. И рядом — советские друзья и ее сын-негритенок у них на руках А вокруг — первомайские знамена.
— Это когда ее спрашивают: «Теперь понимаешь?» А она говорит: «Теперь понимаю!»
Мы все это слышали, будто наяву: и мелодию «Песни о Родине», и слова с американским акцентом:
— Теперь понимаю!
Американская артистка наконец поняла, в какой замечательной стране она оказалась. В той, где не угнетают негров, где всегда вольно дышит человек и у всех ребят счастливое детство.
Мы тоже это понимали.
А что, разве не так? Негров у нас в самом деле не угнетали. Фашистов мы победили. К Новому году обещают снижение цен на продукты и промтовары. В городе появилось еще несколько новеньких автобусов, а в кинотеатре «Темп» с завтрашнего дня пойдет цветной фильм «Сказание о земле Сибирской». Хотя и не трофейный, но, говорят, замечательный…
Конечно, кое-какие сомнения по поводу счастливого детства и всеобщей справедливости у нас возникали. Особенно у Форика — сына капитана Усольцева, героя войны, а теперь обитателя одного из северных лагерей. Но все же справедливость готовилась победить и здесь. Форику было известно, что есть надежда на пересмотр отцовского дела.
Пересмотр состоялся, только позже. Георгий Усольцев вернулся домой в сентябре пятьдесят третьего года. Однако той зимой, в конце сорок девятого, Форик верил в близкую радость. Поэтому он, как и мы, знал, что детство у нас все-таки счастливое.
Да оно и было счастливым. Потому что мы делали его таким сами. Своими руками. Как фанерный киноаппарат, кораблики из сосновой коры, ледяную гору на углу Казанской улицы, пиратские костюмы для новогоднего утренника и пугачи из медных трубок. И нашу дружбу.
А кроме того, совсем близко были зимние каникулы. Уж они-то — самое неподдельное счастье.
Босиком по Африке
1
Ранним слякотным утром 2 ноября 1972 года я приехал в Шереметьево, чтобы сесть в самолет, улетавший на Кубу.
Было еще темно, отражения фонарей зябко ежились в мокрых бетонных плитах. А в нашем громадном, как звездолет, четырехмоторном лайнере (это был «Ил», не помню уж, с каким номером) оказалось тепло и уютно. Однако очень скоро тихий уют сотрясло нарастающим ревом пропеллеров. И они нас понесли сквозь дождливый рассветный воздух — круто вверх.
Какое-то время крылатая махина с дрожанием и тряской пробивала облака. И вдруг — синева! Тучи остались внизу и теперь были похожи на громадные чистые сугробы. А слева и сзади ударило в овальные иллюминаторы веселое умытое солнце.
Для тех, кто остался внизу, оно еще не взошло. Да и после восхода его не увидят за многослойной сырой хмарью. А здесь — пожалуйста! Незамутненное, первозданное.
Самолет бодро гудел, свистел искрящимися винтами: старался, чтобы солнце его не догнало. Однако наше неутомимое светило все же догоняло нас, пытаясь обойти «Ил» с левого борта. Но догоняло медленно: скорость у лайнера была ого-го какая, и потому утро растянулось на несколько часов.
Самолет мчался на юго-запад, постепенно догоняя лето. Или, по крайней мере, теплую погоду. То, что внизу нет унылой осени, стало видно примерно через час, когда облака исчезли и открыли под нами прозрачную глубину — до самой земли.